Кочевники поневоле. Майк Гелприн
Медведь сухо. – Пока что можете спать спокойно – вашим жизням ничего не угрожает. По крайней мере, в ближайшее время. Пойдём, Снежанка. Курт, рад был сделать знакомство.
***
– Один из вас вернётся к своим, – сказал Фрол пленным, едва на востоке Нце посеребрил горизонт первыми лучами. – Он передаст наши условия. Выбирайте сами, кто пойдёт.
Слова Фрола растаяли в утренней хмари, и наступила тишина.
В этот момент Снежана с удивлением осознала: она не хочет, чтобы ушёл Курт. Обозвав себя дурой, Снежана приблизилась к Фролу и встала рядом. Сейчас, в слабеющих утренних сумерках, люди октября были хорошо различимы. Светлые, черноволосые, рыжие… разные. Одни в пятнистой одежде под цвет палой листвы, другие в линялых брезентовых ветровках, третьи в подбитых мехом коротких куртках. Обычные люди, подумала Снежана, такие же, как и мы.
Нет, не такие, пришла следующая мысль. Что-то было в них, отличающее и от декабритов, и от февралитов, не говоря уже о раскосых, низкорослых людях января. Миг спустя Снежана поняла, что именно. В их лицах, в их взглядах не было ненависти. Не было злости и отчаяния обречённых. Той ненависти, той злости и того отчаяния, которое запросто читалось на лицах людей зимы, особенно в последние годы.
– Каковы ваши условия? – хрипло спросил командир октябритов, которого Курт называл вчера Мартином.
– Мы не вернёмся к шатрам декабря, – ответил Фрол. – Лагерь останется здесь, на ничьей земле. Через пятнадцать дней, когда сюда придёт декабрь и земля не будет больше ничьей, наступит срок. Если к сроку наши условия окажутся невыполненными, мы умертвим вас.
– Ты так и не сказал, каковы условия.
– Мы предлагаем обменять вас, – Фрол повысил голос. – На оружие. За каждого из вас люди октября дадут двадцать боевых винтовок или тридцать охотничьих ружей, на выбор. И то, и другое с полным комплектом патронов. Мы, в свою очередь, даём слово никогда не применять это оружие против вас.
– Ты просишь слишком многого, декабрит, – выдержав минутную паузу, сказал Мартин. – За каждую винтовку мы платим людям июля по сорок мер зерна. За ружьё июлиты берут тридцать. Октябрьские кочевья никогда не пойдут на сделку. Если мы отдадим вам оружие, то умрём с голоду.
– Не умрёте. На охоту вам хватит. А на войну с нами винтовки больше не понадобятся. Ты ведь слышал меня – наши предводители дают слово, что оружие не обернётся против вас. Это значит, что наши разведчики не станут больше нападать на вас. Ни на ваши заслоны, ни на повозки и фургоны.
– Почему ты думаешь, что в октябре твоему слову поверят?
– Я не думаю, я надеюсь, что поверят. И вам тоже придётся надеяться, что поверят. Потому что другого выхода попросту нет. Вас или обменяют, или вы не будете жить.
Через час толстяку, которого звали Густавом Штольцем, оседлали ездового трирога. Второго, сменного, подвели в поводу. Толстяк с удивительной для его комплекции ловкостью вскочил в седло, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и огрел ездовика по бокам пятками. Животное, мотнув рогатой башкой,