Черта. Анатолий Беднов
и бременцев, непременно с конвоем. А здесь тихо, только шторм иной раз налетит – так какое море без шторма. Вот если бы ещё эти днепровские дьяволы не досаждали!» Капудан поднялся и отправился в каюту, вздремнуть часок-другой.
Ещё два или три раза мелькнула белая точка среди угрюмых, лениво перекатывающихся валов – а потом тяжёлый занавес ночной тьмы опустился на морскую зыбь; зажглись масляные фонари и смоляные факелы.
Ночью два или три раза вахтенный видел мелькавшие средь волн огоньки. За полночь Дмитрий вместе с другими гребцами сменился и теперь негромко беседовал с ними:
– Слыхал, как турки встревожились, едва чужое судёнышко завидели? Видать, запорожцы померещились? Известно дело: пуганая ворона и куста боится.
– Это тебе казачьи лодчонки всюду мерещатся, – проворчал Василий из Лебедяни, третий год надрывавшийся на галере. – Куда им с такой громадиной-ладьёй совладать? Перетопят всех. Я тоже попервоначалу о скором спасении мечтал, и мне в дали морской все корабли христианские мерещились, а потом плюнул. Да что там говорить – пропащие мы людишки! Коли сдохнем, трупы наши в пучину бросят, рыбинам на прокорм.
– Спал бы ты, Димитрий, – откликнулся из дальнего угла трюма уроженец Зарайска Никодим. – Утром опять басурмане проклятые плётками будить будут. Где ты казаков видал посередь моря? Ну, крикнул сдуру турок глазастый, а ты и встрепенулся, как пчёлкой ужаленный. Вон корабельный начальник ничуть не обеспокоился, дрыхнуть поплёлся, да чтоб его во сне кондрашка хватила, изувера!
Абрамову не спалось. Предчувствовал: вот-вот должно произойти событие, которое круто переменит всю его жизнь. Он перевернулся с боку на бок, противно лязгнули цепи, приковывавшие его к узким, неудобным нарам.
– Рэй, поделись соломкою! – обратился он к англичанину, лежавшему рядышком.
– Всегда к вашим услугам, – Андерсон вынул из-под бока большой клок соломы, протянул его Дмитрию.
– Спасибо тебе, купец, – Дмитрий подложил солому под голову, – а то я не могу головой на голом дереве спать.
Он старался заснуть, но сон упорно отказывался принимать гребца в свои крепкие и нежные объятия. Надежда, как огонёк тлеющей головни, вновь ярко разгорелась и озарила отчаявшуюся душу невольника. Он знал, что запорожцы предпочитают атаковать неприятельские корабли поутру, едва рассветёт. Заприметив с вечера добычу, в ночном мраке неотступно следуют они за кораблем, чтобы при лучах утреннего солнца яростно обрушиться на врага.
Не спалось и Рэю. Вполголоса вели они неспешный разговор. «Неспокойно ноне на Руси, – размышлял михайловец. – Чую, тяжкое время грядёт…Много неправды на русской земле творится, измываются над мужиком бояре, а те терпи! Грабят, притесняют, свободных пахарей долгами опутывают, а потом навек к господской земле прикрепляют. В Первопрестольной грызня идет, свара меж сильными. Всяк норовит другого подсидеть, окормить за трапезным столом. И у нас на Рязанщине баре ссоры промеж собой затевают.