Время Петра. Владислав Клевакин
отправился. Мне бы, батюшка, с дороги отдохнуть немного, – произнес Басаргин, стараясь как можно быстрее избавиться от назойливого собеседника.
– И на том спасибо, только что же терзало душу старца Дионисия, понять не могу. А ведь беспокоило его что-то. Ну, теперь гадать нечего, даст Бог, откроется тайна.
При этих слова Басаргин вздрогнул и настороженно посмотрел вслед уходящему патриарху, терзаясь сомнениями, правильно ли он поступил, что скрыл рассказ несчастного Дионисия.
Вскоре патриарх покинул Москву, отправившись в Сергиеву лавру. Басаргин стоял и смотрел, как возок владыки удаляется по Ярославской дороге на север.
Когда патриарх исчез из виду, Басаргин перекрестился и выдохнул:
– Принесла нелегкая.
Всю неделю терзался Басаргин, утаив страшную тайну Дионисия. Невыносимым грузом лежала она на душе и терзала совесть стрелецкого старшины, не давая покоя ни днем ни ночью, а больше всего пугал результат его подлой лжи.
– Что, если не удержусь, проговорюсь, тогда все, прощай служба, а еще чего хуже – с головой распрощаться придется.
Так рассуждал Емельян Федотович в схватке с собственной совестью. Под конец седмицы Басаргин решил открыть страшную тайну царевне да покаяться, дескать, черт попутал, а сокрыл, потому что слов старца испугался за царевну и державу русскую; после можно отпуск испросить да на владения свои взглянуть, что думским дьяком Шакловитым жалованы были. Что старец в дороге почил, не его, старшины, вина, чай не юнца вез. Службу исправно справил. Раскольничий скит разорил. А старик мог и в Москве Богу душу отдать, так чего уж там.
За такими размышлениями его застал боярин Широковатый. Поправив ремень, довольный возвращением старшины в Москву, постучал в двери приказа.
Басаргин сделал вид, что занят службой. Он поочередно брал свиток за свитком с дубового стола, разворачивал их и, не читая, вновь сворачивал. Толстое тело боярина протиснулось в дверь. Перекрестившись на киот, боярин засеменил к столу старшины.
– С приездом, Емельян Федотыч, – выдавил он, глядя, как Басаргин откладывает свитки в сторону.
– И ты будь здрав, боярин, – откликнулся старшина.
– Знаю про несчастие твое, – закачал головой боярин Широковатый.
– Да какое там несчастье, – возразил Басаргин. – Старец все равно не жилец был. Он и живой молчал бы, ничего патриарху не поведал. Твердого характеру старик был. А свое я получил за службу, как и обещано.
Боярин глубоко вдохнул широкими ноздрями поток воздуха, пропитанный сургучем да табаком, и резко спросил:
– Чего же старец патриарху не мог сказать?
Басаргин понял, что проговорился. Да и чего скрывать, все равно придется тайну старца царевне открыть. Не по силам ему, простому старшине, такая ноша, а там уж пускай царевна сама рассудит, есть ли в том его вина али нет.
– А то тебя не касается, боярин, – сердито ответил Басаргин. – Царевне слова старца передам.
Широковатый