Четыре угла. Анна Белинская
не выходя из машины, подался корпусом вперед, впиваясь грудью в руль. Рядом с девушкой ребенка не было. Огляделся по сторонам.
Мысль о том, что она спекулирует сыном, чтобы притащить его сюда, Воронцов отмел сразу. Потому что она должна представлять, какими могут быть последствия. Хотя… что он мог знать? Откуда? Он практически ее не знал. И что творится в ее голове и насколько она дура, тоже спрогнозировать было сложно. Она либо при встречи соловьем перед ним заливалась, либо проклятиями осыпала.
Алексей заглушил двигатель и вышел из машины. Свежесть утра пробралась под футболку, принуждая поежиться.
– Где Гоша? – остановился рядом с девушкой, поглощенной экраном.
Блондинка дернулась, заторможенно оторвалась от телефона, вскидывая взгляд на Воронцова, а затем непонимающе уставилась вниз.
– Тут был… – неопределенно ответила и закрутила головой по сторонам. – Гоша?! – позвала.
Воронцов напрягся.
В смысле – тут был?
Тугим узлом скрутилось в груди.
– Идиотка, – ядовито выплюнул, когда через дорогу на детской площадке заметил одного единственного в такой ранний утренний час ребенка, карабкающегося по лестнице на горку, не подразумевающую трехлетний возраст.
Ребенок с усердием цеплялся за верхнюю лесенку ручонкой, подтягивался и переставлял ножки.
Алексей, чувствуя, как сердце срывается к пяткам, рванул вперед под истерический визг сзади:
– Гоша! Гоша нельзя! – завопила девушка, пугая мальчика.
Ребёнок дернулся и попытался обернуться, ступая ножкой мимо ступеньки. Вцепился хилыми ручонками в деревянную дощечку и повис, брыкаясь в воздухе ножками.
Детский резкий вскрик, а за ним и испуганный плач, как удар хлыста по загривку, подстегнули Воронцова устремиться на максималках и успеть поймать сына практически у прорезиненного настила.
«Сука! Тупая дура!» – протестовало все внутри. Прорывалось сквозь грудину.
Сидя на корточках, Алексей прижимал всхлипывающего ребенка и гладил по светлым кудряшкам, успокаивая. Мальчик плакал тихо и сдержанно. Всегда. Ни как обычные дети – неконтролируемо закатываясь истерикой во все горло, он плакал скупо и боязливо.
– Тихо, тшш, приятель, ну всё! – монотонно шипел на ушко Леша.
Пока мамаша перепрыгивала через швы асфальтной плитки, боясь угодить в них каблуками, Воронцов душил ее глазами.
– Почему он плачет? Он что, ударился? – склонилась над ними девушка, поправив миниатюрную сумочку на плече.
– Ты больная? – рявкнул Алексей. – Он испугался, идиотка. Твоего визга.
– Не смей меня оскорблять, Воронцов, – ткнула в парня пальцем укоризненно.
– Какого хрена ты оставила его без присмотра?
– Он был под присмотром, – заорала девушка. Она чувствовала вину. Внутри себя. Но никогда никому в этом не признается. – Я отвлеклась всего на одно сообщение, а он…
– То есть ты пытаешься переложить