Трисвечница. Игорь Евсин
достала книгу с полки и подала. Василий Афанасьевич нашел в ней нужную главу и крякнул:
– Кх-м… Ты вот чего… Делаешь добро странникам, кормишь их. Слыхал я, что ты больным помогаешь. Ну и хватит с тебя. Вот послушай-ка Христовы слова: «Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».
Маменька, слушая Карпуню-книгочея, всплакнула. Плакала неслышно, не утирая теплых, милых слезинок. А старец вежливо отвернулся от нее и стал смотреть в окошко, за которым от солнца искрился, как рождественская риза священника, снег, а в неисчислимых снежно-солнечных искорках отражалась Божия слава…
Глава 2
Мужичок-лесовичок
Другой старец, Григорий Томин, наставлявший Петриных, стал захаживать в наш поросший мхом лесной домик немного позже Василия Афанасьевича, к концу девятьсот шестнадцатого года. Маменька была уже наслышана о нем. Сказывала, что родом Томин был из деревни Сявель. А в нескольких верстах от нее, на берегу реки Цны, Никольский монастырь стоит. Красавец монастырь, статный, как богатырь. Стоит, оберегает святорусский простор.
Григорий был в этой обители трудником. Еще в юности там подвизался. Сначала отец-то, Артамон, не пускал его туда. Артамону помощник по хозяйству нужен был. Дюже он на сына надеялся. Узнав, что Григорий в монастырь собирается, строго-настрого запретил ему даже думать об этом. А тот не послушал, ушел в обитель. Отец так рассердился, что насильно увел его из монастыря. Да не в дом свой увел, а прямо в полицейский участок, в село Кермись, к уряднику. Крут был нравом Артамон, ой, крут. Привел его, значит, к уряднику да отстегал плеткой. А в плетке той железная проволока была завита. Бедный Григорий! У него вся рубашка в крови была.
Урядник еле утихомирил Артамона. Григория домой отправил, а сам долго разговаривал с Артамоном. Урядник набожный был, может, он-то и уговорил Артамона смириться. И отпустил тот сына в Никольскую обитель. Там Григорий целых пятнадцать лет подвизался на самых трудных работах. Часто места отхожие чистил. Смирял себя. Послушник был великий. Почему уж в монахи не постригся – неведомо.
И почему из монастыря ушел, тоже неведомо. Только такие люди просто так ничего не делают. Видно, свыше ему такое указание было – в миру Богу служить. Какое-то время после монастыря старец странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново. Часто жил в селе Борки, что стоит между Ялтуновом и Старочернеевом. в Борках жил в заброшенной и такой маленькой баньке, что воробью негде было ступить. Постился