Айбала. История повитухи. Наталья Елецкая
да Тагир пока не пускает. Говорит – со следующего года пойдет.
– А ты и не споришь с ним, – мягко попеняла Айбала, собирая с постели грязные простыни.
– Да кто ж с мужем спорит? – удивилась Джамиля. – Вот выйдешь замуж – узнаешь.
– Я не выйду.
– Выйдешь, – убежденно сказала Джамиля. – Просто не пришел твой срок.
– Я старая уже. И некрасивая. Никто ко мне не посватается. – Айбала собрала ворох грязного белья и пошла к двери. – Чаю тебе принесу и каши.
Когда Джамиля поела сама и покормила ребенка, Айбала собралась домой. Вспомнила про послед, вынесла сверток во двор, расковыряла под старым абрикосом талый снег и закопала просто так, без всяких слов. По пути заглянула к соседям Джабаровых, Батыровым, сказала скособоченной от рождения Барият Батыровой, выбивавшей во дворе ковер, чтоб передала Тагиру, что он может возвращаться.
Айбала шла по улице, переступая через ручейки талой воды, и радовалась тому, что с Джамилей все хорошо. Вспоминала странное и волнительное ощущение, когда ребенок скользнул в ее ладони, и устало-счастливую улыбку Джамили. Она понимала, что ничем ей не помогла (Джамиля, со своим опытом, сама отлично справилась), но это были первые роды, которые она приняла самостоятельно, а значит, ее теперь тоже можно считать повитухой. Их теперь так и станут звать в ауле: повитуха-старшая и повитуха-младшая. Видно, таково ее предназначение: не рожать своих детей, а принимать чужих. Так захотел Аллах, а кто она такая, чтобы сомневаться в Его мудрости? С этими мыслями Айбала вошла в калитку своего дома.
Шуше после отвара немного полегчало. Меседу помогла ей перебраться в гостевую комнату, где было не так жарко и не так беспокойно, как в проходной. Она постелила матери на диване, несмотря на негодующие протесты отца: диван для гостей, а болеть и на обычной лежанке можно.
Айбала хотела рассказать Шуше про Джамилю, но Меседу ее не пустила, сказала: мать спит.
Меседу по-прежнему не разговаривала с Айбалой, даже когда они вместе шили ей приданое. Говорила только самое необходимое, в глаза не смотрела, отворачивалась. Айбала не обижалась – все понимала. Она не переставала удивляться и печалиться выбору младшей сестры, но теперь делала это молча, зная, что ни у кого из домашних не встретит поддержки.
Свадьба Меседу приближалась, до никаха[23] оставалось немногим больше недели. В доме Садуллы-хазрата шли последние приготовления. Во дворе возводили деревянные помосты для женских и мужских столов. Уже зарезали дюжину баранов, и в ворота один за другим въезжали грузовики с продуктами: гостей ожидалось больше трехсот человек, не только из близлежащих аулов, но и из всей долины. Айбала сшила себе и матери красивые платья с люрексом. Шуше наказала старшей дочери привезти из сельского универмага два нарядных головных платка для себя и Айбалы, а отцу – новый пиджак. Зайнаб и Гезель должны были приехать с мужьями и детьми; Гезель была на позднем сроке беременности и, судя по всему, носила двойню.
На днях Меседу исполнилось шестнадцать, но в суматохе приготовлений это событие прошло незамеченным.