Aномалия. Галина Щекина
в ночь вместе шли, молча.
А однажды, когда младшенькая, поймав усталый Тонин взор, поднялась мыть посуду, Тоню вдруг осенило – её по-настоящему, безмолвно слышат и угадывают её мысли. Ей несподручно было говорить вслух, иногда неудобно, ей казалось – она всё должна сама делать и умеет лучше других. Но младшенькая угадала без слов. Да, она была больше, чем, дочка, больше, чем подруга или сестра. Она была её Ангелом-хранителем.
А когда соседка попала в беду, они вместе побежали в церковь заказать молебен. Тоня, отстояв службу, засмотрелась на полупустой уже храм. Младшенькая Камилла молчала, устремив глаза под купол – не рассеянно, а пристально смотрела. В шелесте и гулкости большого помещения она не была случайной в луче света. Она была частью всего этого. Не потому, что знала молитвы, правила исповеди и всегда знала, куда и кому надо поставить свечу. Всё это она делала легко, машинально, поглощённая другой, более важной мыслью. Как будто ждала младшенькая, что её терпеливое бдение вот-вот вознаградится. Спокойно было лицо её, спокойна белосметанная трепетная кожица, всегда опущены глаза при очень поднятых бровях. А здесь – она стояла, устремившись вверх, и не было сомнений больше – она видела то, что не видела Тоня. Уняв счастливые слёзы, Тоня прошептала: «Разные, до чего разные». На выходе её обнял ветер – шелестом и шёпотом в уши. Листья над головой шевелились, пропуская вспышки и пригоршни солнца – его, солнца, отряхаемые лепестки. На Тоню тоже падал этот зыбкий золотой свет, и она думала об этом благодарно. «Господи, спасибо за всё». Она хотела бы собрать отдельные лепестки в один лёгкий ковёр. Собирает же она треугольные лоскуты в узор покрывал: по отдельности ерунда, мусор, а вместе – такое любование. Даже хмурый муж, увидев её новое покрывало, молча остановился, тоже не поверил, что оно самодельное.
Эпизод 3. Полюби за деньги
Мальчик, мальчик беловолосый в это время ждал, как решится. Он сидел столбиком на необозримом диване, сложив руки на коленках. Ноги подогнуты по-восточному, штанишки крохотные джинсовые, в сверкающих заклёпках, майка банановая жёлтая. Непослушный мальчик, он у доктора не хотел как следует открывать рот, и теперь мама Джина обиделась. Она будет греметь крышками, напевая, что-то варить, говорить в трубку, перекрикивая телевизор, потом открывать окно, кричать в окно с картошкой в руке. Она будет вовсю балабанить, не замечая его, мальчиковых слез. А мальчик Кузя такой – он тоже первый не подойдёт. Он тоже хотел бы смотреть телевизор и балабанить. И когда Джина отопьёт из большой бутылки жёлтое, просить себе сок или коку. И ему бы тоже дали детский сок, а коку нельзя, покроешься. Мама Джина гремела, Кузя терпел. Потом пришла баба Ульяна, стала качать головой и молчать. Она платочком Кузины слёзки вытерла и на кухню. Ала-бала! Ала-бала! Стали на кухне с мамой кричать. Кузя терпел.
Когда папа уезжал в свою работу, он сказал:
– Терпи, Кузя. Всё будет бананово.
И Кузя