О чем поет сердце. Важные решения, неслучайные встречи и музыкальная шкатулка, которая спасла три жизни. Любовь Курилюк
восстановиться. Катя ждет его, он должен прийти к ней. Даже знал, куда выходят окна ее палаты. Все знал.
– Мама! – закричала Катя, счастливо улыбаясь. – Там папка пришел! Папа!
Она смотрела на подъездную дорожку и махала руками, крича в щель раскрытого окна. По асфальту медленно, помогая себе костылями, шел мужчина. Он нес букет цветов. Для своей Кати, которая так ждала его.
Сосед
Антоша проснулся от какого-то резкого дребезжащего звука, наверное, кто-то захлопнул входную дверь. Мальчик сел на кровати и уставился на циферблат старого будильника.
– Нет! Мама! Мама! – Паренек протер глаза, еще раз всмотрелся в положение стрелок, потом бросился к окну.
Небо уже почти потеряло свой ало-пурпурный оттенок, переливаясь теперь оранжево-желтыми, мягкими разводами, облака пятились куда-то на север, словно боясь встающего из-за леса огромного, белого солнца.
– Опоздал! Опять опоздал. – Антоша чуть не плача надел штаны, рубаху, дрожащими руками застегнул пуговицы, нащупал под кроватью ботинки и, сунув в них ноги, выскочил в коридор.
Там было пусто, пахло пшенной кашей, которую мама, видимо, сварила с утра и ушла на работу. Отца тоже дома уже не было.
Мальчик кинулся к комнате Андрея Петровича, постучал, но никто не ответил. Тогда Антоша, всхлипывая, побежал в прихожую.
Алюминиевый таз, что всегда стоял, опираясь на стену погнутым черным дном, загрохотал, покатился и брякнулся, огласив коммунальную квартиру неприятным скрежещущим звуком.
– Антон, ты опять? – раздалось из-за двери Марии Федоровны. – Опять шумишь? Дадут мне, в конце концов, выспаться или нет?
– Извините, тетя Маша.
Антон одной рукой прилаживал таз, другой тянулся за курточкой, место которой было на гвозде, справа от «взрослой» одежды.
Петелька, не выдержав, оборвалась, и куртка упала на пол.
Через минуту Антон уже мчался по улице, туда, к парку, к огромному зеленому склону, сбегающему вниз пушистой мантией таволги и люпинов.
Именно там почти каждое утро располагался с мольбертом сосед Антона, художник Андрей Петрович Смолин.
Тяжелый этюдник раскладывался, показывая тюбики, кисти, тряпочки и масленки. Запах томившегося взаперти льняного масла вырывался наружу, смешиваясь с ароматами просыпающейся природы.
Андрей Петрович, услышав за спиной сопение и топот ног, прервался, быстро обернулся, кивнул в знак приветствия и продолжил работу.
Антон, стараясь отдышаться, замер рядом, наблюдая, как рука мужчины ловко, взмах за взмахом, кладет на холст уверенные мазки, тянется к палитре, что-то смешивает, пробует, вытирает кисть о ветошь, потом снова ныряет к разноцветным кляксам и создает на палитре частицу того, что видит глаз, – то желтую кашицу только что раскрывшегося одуванчика, то смелую синеву люпина, что качает головками стеблей, пытаясь увернуться от шмеля, то бело-лимонную, душную, всю пронизанную паутинками лепестков шапку таволги.
Мальчик во все глаза смотрел, как вдруг ни с того