Наследница Роксоланы. Эмине Хелваджи
мамины украшения не пришлось продавать, у нее они до сих пор остались…
Тут Джанбал покосилась на брата и, наверное, вспомнила о чем-то. К Айше вновь повернулась уже с виноватым видом:
– Мама нам и об этом запрещала говорить. Крепче, чем про Пардино-Бея. Отец тоже очень недоволен будет. Но ты ведь никому не расскажешь, правда?
– Да пребудут мои уста могилой для того, что вошло через мои уши! – важно ответила дочь шахзаде.
– Спасибо, я сразу поняла, что ты так скажешь! В общем, у нас всегда были хлеб и досуг. Даже чтобы учиться. Не только плаванию, конечно, но и чтению, и языкам. И даже сабле.
– Шутишь? – Айше с изумлением окинула свою подругу взглядом: ну да, двенадцатилетняя малявка, два локтя в тюрбане и в прыжке. – Тебя тоже?
– Нас с Беком всему и всегда вместе учили. А как же иначе, раз уж Аллах послал нас на свет вдвоем!
Тут дочь шахзаде вспомнила, как, увидев близнецов на охоте, ни на миг не усомнилась, что это мальчишки-ловчие. Ну, может, они и правда в других благородных искусствах столь же сноровисты, причем сноровисты одинаково.
(В этот миг какая-то мысль кольнула Айше – смутная, неразличимая, неприятная… Ну и к джиннам ее, отмахнуться, как от назойливого комара.)
Ха! Раз уж они так всему вместе обучались, не спросить ли, насколько искусен Джанбек в златошвейном мастерстве? Или в другой высокой науке, что сродни ему, например, в низании жемчужного бисера?
Но, пожалуй, такому и сестра его не училась. Слишком уж дворцовое это дело, не для отпрысков чифтчи, даже если он столь загадочно богат. Или это жена его богата, с этими своими украшениями.
Как ее…
Эдже, вот как. Надо, вообще-то, помнить подруг своей собственной матери. Ой… Да, вот так оно и выходит: Эдже и Румейса тоже подруги. А больше у мамы тех, кого можно назвать подругами, и нет, кажется. Точно нет.
Получается, связаны их семьи двойной нитью. Того пуще: даже тройной… если вспомнить, что и отец, шахзаде Мустафа…
А ведь это знак. Столько нитей таким сложным узлом сами по себе не завязываются.
Тут снова назойливым комариком зажужжала недодуманная мысль, но дочь шахзаде опять отмахнулась от нее.
– Айше… – вдруг тихо позвал Джанбек.
Он, в отличие от сестры, молчал давно, с тех самых пор, как Бал едва не заставила их всех нырять наперегонки. Так что дочь шахзаде повернулась к нему немедленно – и с изумлением.
Паренек то ли не смотрел на нее, то ли мгновенно успел отвести взгляд. Сидел, уставившись строго перед собой. И почему-то был красен, как свекла.
– Айше… – снова проговорил он, все так же не поворачиваясь.
– Пятнадцатый год уже Айше. Что сказать-то хочешь?
– Айше… – негромко выдохнул мальчик в третий раз, и вдруг на его щеке неровными пятнами вспыхнул такой румянец, что это стало заметно даже поверх прежней свекольности. – А ты… А твой отец, он не разгневается,