Лефортово и другие. Дмитрий Барабаш

      Крупская старательным, школьным почерком,

      где каждая «о» разевала рот от восторга,

      от удивления или коварных прозрений,

      переписывала слово в слово,

      чтобы часами позже,

      когда спустится на Петербург

      промозглый вечер,

      и к ней сбредутся мрачные тени

      в надвинутых на сверкающие глаза кепках,

      читать им вполголоса, раскашливая шипящие,

      а страшные гости будут судорожно

      шевелить желваками на мускулистых лицах,

      сжимать кулаки и то и дело

      помахивать ими грозно

      немому, непроглядному, чёрному

      целлофановому пакету, из которого

      сквозь микроскопические дырочки

      пробивается наружу свет

      флуоресцентной лампы…

      Как вдруг, затрясётся земля,

      и пойдут купола малиновой зыбью,

      и Ленин

      в своём одиночном космическом броневичище,

      круша на взлёте

      гранитные стены буржуйских чертогов,

      скажет: «Поехали!»

      И махнёт рукой,

      и воспарит над Петропавловкой,

      вознесётся над Лефортово

      по-бесьи хихикая и бесцеремонно будя,

      задремавших было, усталых казённых ворон.

      – Просьбы, пожелания есть? – спрашивают.

      – Есть, – говорю, – выдайте мне, пожалуйста,

      хлеба, молока, спички и Библию.

      Стандартный набор узника

      для искреннего покаяния.