Циркач. Дарья Пожарова
сдаваться под угрюмым напором войны. Вечер казался Коле волшебным. Ему хотелось замедлиться и отложить мгновения в скрытую шкатулку памяти, чтобы однажды достать воспоминание о них. Он стремился запомнить каждую вечернюю секунду, проведенную с друзьями, но чувствовал: время сегодня бежит особенно быстро, вприпрыжку проносится мимо, не считаясь с его желанием. Вот уже квартал позади, вот другой, и скоро квартету расходиться по домам.
Их четверка сложилась еще в начальных классах. Потом родители, видя общность ребят, отдали их вместе в музыкальное училище, правда, в разные классы – там компания окончательно окрепла. Казалась: ничто теперь не разобьет их дружбу, и они будут дружить вечно, как их родители на всю жизнь сохранили школьных друзей. Но недавно Коля почувствовал: в воздухе повеяло переменами.
– А мы с родителями уезжаем через неделю, – произнес вдруг Гришка.
До сих пор друзья два квартала шли в полной тишине, и его фраза прозвучала громко, заметно и неприлично, словно он нарушил волшебство вечера неуместным заявлением.
– Я знаю. Мы тоже, – отозвалась Лина, – весь завод эвакуируют.
Колю словно ударило током. Вот оно. Началось. Сбываются худшие слухи. Эвакуируют рабочих, а родители Гришки и Лины трудятся в соседних цехах, и ехать им, выходит, тоже вместе. Коля даже чуть заревновал. Эх, Лина! Знала, что придется прощаться. Зачем только подавала надежду!
Нет, конечно, он и сам уезжает, только ведь артисты – люди свободные, Коля мог бы навещать друзей в любой момент. У знаменитостей, говорят, есть свои ассистенты. Может, и у Коли скоро появится помощник, он будет покупать билеты и организовывать встречи с поклонниками и друзьями. Здорово же сделаться артистом! Колю опять захватили мечты о цирке.
Шура напряженно молчал.
– А вы чего? – спросила его Лина.
– Чего мы. Сама знаешь, – вполголоса сказал он.
Их семья прежде жила в сибирском поселке. Шуркин папа работал в колхозе и разрешал крестьянским семьям оставлять при дворах куриц и коз, чтоб хоть как-то прокормить ребятишек. Но ничего у него не получилось: скоро в области начался голодомор. Его подопечные умирали целыми дворами. Маленький Шурка, видя, в каком отчаянии пребывает отец, неделями напролет бегал по опустевшему поселку, бил палкой по крапиве и с детской несдержанной злостью кричал: «Серп и молот – смерть и голод!» Однажды его за ухо поймал начальник отца, председатель колхоза: «Это кто тебя, мальчик, научил? У тебя дома так говорят?» Шурка перепугался, но поздно. Председатель решил, что жалость мешает строительству коммунизма, и отца выслали. Перед отъездом он обещал шестилетнему сыну, что непременно вернется, когда отпустят. Только отпускать никто не собирался.
Мать после высылки отца парализовало на левую руку, и кисть ее болталась, как обломленная сухая ветка. Они с сыном уехали подальше от мест, что принесли им горе. Шурка долго мыкался с больной безработной матерью, она еле устроилась уборщицей в школу, да