Пьющие чудо. Кирилл Князев
арфа, вместо струн – видимые только мне нити. Честно говоря, не знаю, откуда они – из утка или из основы. Пряхи не раскрывают секретов.
Один за другим дёргаю разноцветные, не похожие по толщине нити.
Чёрный стандартный, рыжий тонкий, чёрный толстый, фиолетовый стандартный, чёрный тонкий. Так семь раз. Вот и весь мой код. Арфа отзывается мелодичным перезвоном, подтверждая пароль.
Кассир улыбается, принимает из рук серебряный карандашик. Внимательно изучает пробу, взвешивает на весах. После чего отсчитывает пяток бронзовых монет с оттиском в виде прыгающего через костёр человечка. Гербом столицы.
Ту же операцию проводим у бронника: Данил раскошелился на жилет из медных чешуек. Не Бог весть какая защита, но спасти от костяного наконечника сумеет. Я, под уговорами друга, сдаюсь, приобретаю себе такой же.
Следующая на очереди – оружейная лавка. Здесь я себя сдерживаю, хотя очень хочется отдаться шопингу. По сути, все эти орудия смертоубийства мне совсем ни к чему. Есть рогатка. Не простая, пропитанная Чудом. С ней, как показал опыт, не страшно даже возле камнееда. Снаряды для неё у меня всегда есть про запас. Глупо закупаться ими у оружейника, который продаёт их втридорога, когда можно по знакомству приобретать камушки чуть ли не мешками. За копейки.
Плюс, без толковой пряхи под боком никогда не знаешь, что всучивает тебе незнакомый купец.
Я скромно выбираю себе нож, с антрацитово-чёрным обсидиановым лезвием. Не для боя. Какой из меня боец? Так, хлеб нарезать, палки для шалаша настрогать.
Данил закупается основательно. К холодному оружию у него страсть. Выбирает под себя бронзовый топор, долго рассматривает лезвие, примеряется к длине обуха. Оружейник это терпит, а вот мне подобное занудство выматывает нервы.
Следом идёт мучительно-долгий выбор кинжала, камушка для заточки…
– Копуша, – бурчу я, толкая дверь лавки. Над головой приятно звенит колокольчик.
– Просто в тебе нет романтики воина. Это искусство, не то что из рогатки пулять…
Иронично хмыкаю:
– Что? Да я мастер рубки дров твоими топорами. Знаешь, как после этого духом воинства пропитываюсь? Аж за версту прёт…
– Нашёл, чем гордиться, мастер-хренастер.
Наша столица немноголюдна. Улицы чаще пустуют – удивляться здесь нечему. Жизнь, работа, кипит за городом. Здесь же, скорее, место для отдыха.
У меня тоже есть дом. Ну… не совсем дом, конечно, так, небольшая комнатушка. Там я отсыпаюсь, когда нет заказов. Другие иллюзорщики ведут похожий образ жизни. В городе спят, за ним – бодрствуют.
Молча идём вдоль торговой улицы, шаги эхом разносятся мимо чёрных, в предрассветной мгле, домов. Только в окнах лавок горит свет, роняет рыжие полосы на брусчатку.
У рукодельников совсем другой ритм. Можно с уверенностью сказать, что столица – их родной дом, их стихия. Они редко живут в одиночестве. Образуют небольшие подряды – дружные семьи. Всё ради того, чтобы дело не останавливалось ни на минуту. Так и живут здесь, посменно.