Вышли из леса две медведицы. Меир Шалев
на прогулку парней. Открывает дверь кабины, садится на водительское сиденье и тогда, будто только что вспомнив, сует руку в карман рубашки, вытаскивает оттуда пачку сигарет, вечно лежащую там в последние годы, и точным броском отправляет ее прямо в мусорный ящик.
У меня перехватывает дыхание. Что-то в движении его руки вдруг напоминает мне его былую легкость.
Я говорю:
– Эйтан.
Он делает то, чего не делал уже двенадцать лет, – смотрит мне прямо в глаза.
Я спрашиваю:
– Эйтан, куда ты едешь?
Молчание.
– Не бойся, я никому не расскажу.
Молчание.
– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? Ты еще помнишь, как водить машину? Ты не водил уже двенадцать лет.
Молчание. Звук заведенного двигателя.
Он помнит. Он, конечно, помнит, успокаиваю я себя. Такие, как он, не забывают. Они помнят, как водить машину и как ходить по лесной тропе. Как маскироваться, как лежать в засаде и как попадать в цель.
– Эйтан, – снова говорю я.
Он снова смотрит на меня.
– Я знаю, куда ты едешь. Я знаю, что ты собираешься сделать. Я с тобой в этом деле, но, пожалуйста, – поберегись.
Пикап медленно сдвигается с места, набирает скорость и выезжает из ворот питомника.
– Возвращайся побыстрей! – кричу я вслед. – Ты меня слышишь? У нас завтра похороны.
Он поворачивает. Но не направо, в сторону главной дороги, а налево, к полям. В сторону вади.
Я представляю себе: на главную дорогу он свернет через несколько километров, а на встречу в вади прибудет ближе к закату. Он не станет включать фары и медленно проедет еще несколько сот метров, до развилки. Тут он переключит скорость, раз и еще раз, до третьей, и, не сигналя и не тормозя, плавно уйдет налево, на короткую грунтовую дорогу, которая тянется к насосной станции, стоящей на краю склона. Здесь он замедлит ход, умело, не останавливаясь, перейдет на вторую скорость, и машина поползет медленно-медленно и тихо-тихо, не производя шума, не разбрасывая камни из-под колес и почти не оставляя следов на дороге.
Я вижу в воображении: за несколько метров до насосной он сворачивает к растущим там дубам и останавливается, осторожно подняв рычаг ручного тормоза. Ставит выключатель внутреннего освещения в положение «выключено», открывает дверцу кабины, высовывает ноги наружу и так, держа их на весу, прижимает куски коврика из ванной к своим ботинкам, затягивает тонкие веревки на обоих концах коврика по диагонали, с одной стороны на другую, и только после этого опускает закутанные в коврик ноги на землю. Закрывает дверцу кабины, вешает рюкзак и опрыскиватель на одну из ветвей, «Ружье» – эту закутанную в одеяло змею – на другую, потом раскладывает вокруг колес несколько камней и накрывает машину зеленым полотнищем. Она разом исчезает,