Граф Грей. Николай Семченко
проведенных возле компьютера вместе: Она – там, в прекрасном и веселом Сан-Франциско, я – тут, в Ха, стоящем на берегу Амура на трех холмах. И порошил мелкий снег, и под ноги порывисто кидался озорной ветер, и громыхал ледоход, и внезапно у кромки асфальта появлялись желтые монетки первых одуванчиков, и бушевала тополиная метель, и прохладные капельки дождя скатывались по листьям мальвы – время шло, но это нас как будто не касалось: мы разговаривали, смеялись, тосковали и радовались. Бессонные ночи, телефонные звонки, письма по электронной почте… Постепенно мы научились чувствовать друг друга, и наша жизнь становилась пустой и скучной, если хотя бы пару дней мы не виделись в чате, или в привате не было какой-нибудь милой и смешной записочки, фразы, просто смайлика. И вот теперь – встреча. Первая встреча. И, может быть, последняя. Она летела не ко мне, она летела к мужу – к тому, кто был её законным супругом и отцом её сына. Ни без того, ни без другого она не могла жить. Но она уже не могла жить и без меня. Или это я без неё не мог жить?»
Его «Паркер» споткнулся на знаке вопроса, и Дьяволенок, отложив ручку в сторону, пододвинул пепельницу поближе, и закурил свой любимый суперлегкий «Винстон». Несколько месяцев назад он предпринял очередную попытку бросить курить, но из этой затеи ничего не получилось. И тогда Дьяволенок решил перейти на табак с низким содержанием никотина. Поначалу вместо одной пачки сигарет он высаживал целых две, но постепенно пришел к своей обычной норме.
Он задумчиво пускал дым кольцами и следил, как они легко выскальзывают в форточку. С кухни его позвала мать:
– Женя, обед готов! Будешь сейчас есть?
– Нет, ма, – быстро откликнулся он. – Я занят. Через полчаса.
– Борщ остынет, – сказала мать. – Придется его разогревать, а это не так вкусно…
– Нет, попозже…
– И чем это таким важным ты занят, что нельзя прерваться?
– Да уж, – хмыкнул он. – Занят!
Мать больше не звала его. Он давно уже приучил её не отрывать его от работы. Если занят – значит, занят, и точка.
«А чем, собственно, таким важным я сейчас занимаюсь? – спросил он самого себя. – И зачем пишу вот эти… мемуары? Хм! И вправду: мемуары! Зачем?»
Он надеялся, что история, которой он жил почти два года, перенесенная на лист бумаги, заживет как бы отдельной жизнью. И это отчуждение поможет ему лучше понять самого себя. Вот эти ровные строки предложений – не просто текст, это ещё и анализ того, что было. И Дьяволенок рассчитывал, что события того душного июльского дня, разложенные по полочкам, наконец-то перестанут его мучить.
Дьяволенок хорошо помнил, что, ожидая знака от друзей, почему-то думал не о Ней, а о том, что мужчины бывают поразительно странными: в них каким-то образом сочетается цинизм, жестокость, жуткое ерничество и вечный, неисправимый романтизм. Впрочем, может быть, пошлость и скабрезность – это что-то вроде маски, прикрывающей жажду