Граф Грей. Николай Семченко
к нам и засопел: «Парень, ну ты чё? Сказано же: пять минут! Время кончилось…»
Мы смотрели друг другу в глаза, и вдруг в Её зрачках мелькнуло сожаление, и Она прикрыла ресницы.
– Что? – спросил я. – Что случилось?
– Пообещай мне, что никогда не расскажешь об этом никому, – попросила Она.
– Обещаю, – ответил я.
Я еще не знал, как это трудно: никому и никогда не рассказывать о том счастье, которое испытал. Но тогда я ответил:
– Всё, что происходит с нами двоими, касается только нас двоих.
И она легко кивнула, и улыбнулась, и, оглядываясь, пошла к выходу, и в её руках шуршал букет желтых роз. Её любимых желтых роз.
А потом я сел в старенькую, видавшую виды «Ладу», и друг мой Колька, чертыхаясь, завел мотор, и мы поехали домой.
– Все нормально? – спросил второй мой друг Андрей.
– Я ни о чем не жалею…
– И даже о том, что Она не осталась тут?
– Так надо, – ответил я. – Ничего не поделаешь…
И в голове вдруг возникла эта легкая, светлая, радостная и грустная песенка великой Пиаф: «Я ни о чем не жалею…» Ни о чем!
До сих пор не жалею ни о чем.
Я полез в карман брюк за сигаретами и вдруг наткнулся на фотоаппарат, висевший на поясе.
– О, дьявол! – воскликнул я. – Забыл! Забыл сфотографироваться…
– Не переживай, – сказал Колька. – Раз не сфотался – значит, ещё встретитесь. Примета такая есть!
Нет таких примет! Тоже мне, Лука-утешитель нашелся…
– Чую: придется нам еще раз договариваться о нарушении госграницы в аэропорту города Ха, – широко улыбнулся Андрей.
– Эй, предсказатель Лука! – воскликнул я. – Ты бы лучше за дорогой следил, а то мы уже точно никогда ни с кем не встретимся на этом свете. О, дьявол!
«Ладу» тряхнуло на какой-то колдобине, и все мы, дружно подскочив, ударились головами о крышу, и громко рассмеялись. Друг Колька, потирая затылок, изрек:
– Что ты всё дьявола поминаешь? Чуть что – дьявол да дьявол! А он тут как тут…
В динамике потрескивал голос Клауса Мейне:
– Don’t you believe, that one thing is true,
I’m not the best, but the best for you…
А наутро в моем электронном почтовом ящике уже лежало письмо от неё. Каждую его строчку помню до сих пор:
«Я всё время думаю о тебе и нашей встрече. И корю себя: «Надо было сделать так-то… сказать то-то… посмотреть эдак…»
После того, как мы расстались, я даже думать ничего не могла. В голове – туман. Перед глазами – пелена. Я шла на ощупь, и чуть не упала. И знаешь что? Я ведь даже глаз твоих не помню – не посмотрела. Боялась? Не знаю.
Осталось ощущение полета. Общего полета. И кружилась голова…
Когда меня встретил в аэропорту муж, через час после тебя, – чуть с ума не сошла. У меня теперь в голове большой бардак (извини за грубое слово, но другого не подберу). Мне кажется – только ты не смейся! – что я изменила