Последний ход за белой королевой. Олег Агранянц
на следующей неделе будет просмотр советского фильма. Если бы вы выбрали время…
Дама обрадовалась:
– Я приду.
Когда мы спускались вниз, Тростников меня спросил:
– Ну и как?
– Дура, – прокомментировал я.
– И какая!
Следующим на очереди был прогрессивный художник.
– Я ему позвоню.
Но художник не отвечал.
– Появится он. Никуда не денется.
Подождем.
– Поедем в «партком», – предложил Тростников.
«Парткомом» еще лет десять назад стали называть забегаловку около виллы Ада. Там бармен подавал местную водку, совершенно отвратительную, крепкую, но, что немаловажно, дешевую. А «парткомом» именовали это заведение потому, что вместо того, чтобы сказать «поедем в бар», говорили «поедем в партком».
– А как цены? – спросил я.
– Понимаете, Евгений Николаевич, мерзавец однажды их поднял. Но мы забастовали.
– Как?
– Обыкновенно. По рабоче-крестьянски. Целую неделю никто к нему не ходил. Тогда он прислал к нам гонца и обещал больше никогда цены не повышать. И слово свое держит.
С тех пор, как лет пять назад я был там в последний раз, «партком» не изменился. Бармен все тот же. По глазам я понял, что он узнал меня, но виду не подал.
– Я пойду позвоню.
Тростников улыбнулся. Все знали: телефон-автомат около бара. Отсюда звонили в посольство и говорили: «Я в консульстве» или в консульство: «Я в посольстве». От посольства до консульства езды минут двадцать, а «партком» находился точно на полдороге от того и другого.
Я набрал номер Лоретты. Она сразу взяла трубку.
– Сегодня ужасный день. Но я с больным связалась. Он у меня будет завтра в десять.
– Спасибо. А сегодня?
– В семь часов вечера жду тебя там же, где в прошлый раз. Не забыл?
– Не забыл.
Вернувшись, я сказал Тростникову:
– Операция завтра в десять.
– Заметано.
И скомандовал бармену:
– Два стакана.
Напиток был все тот же. Стакан – целый стакан – за тысячу лир. Но гадость ужасная. Второй пить не хотелось, но пришлось.
Потом пошел звонить Тростников. Вернувшись, сказал:
– Художник будет в Культурном центре через полчаса.
В кабинете директора Центра сидела та же дама и жевала бутерброд. Расценив, и не без ошибки, взгляд Тростникова как «А ну, живо отсюда», она поспешно ретировалась.
Через пять минут Тростников спустился в холл и вернулся с небритым патлатым субъектом в синей замшевой куртке и коротких джинсах.
– Это наш друг из Москвы, – представил меня Тростников и вынул из письменного стола бутылку «Абсолюта».
Художник принялся трясти мне руку и рассказывать о том, какое впечатление на него произвел Горбачев, которого он видел месяц назад, когда был в Москве. Я услышал и про «исторический подвиг этого человека», и про «ожесточенное сопротивление консерваторов». Потом мастер кисти приступил к проблемам более