Воин Доброй Удачи. Р. Скотт Бэккер
братья и сестры, когда были моложе – даже Телли, пока не села подле матери у Трона Кругораспятия.
– Не забывай, к кому обращаешься, Пансулла, – глухо, грозно произнесла Мать-императрица.
Хотя она не могла похвастаться хорошим видом, как верхние залы во дворце, палата Синода была одной из наиболее роскошных комнат и, без сомнения, самой изысканной. В отличие от других палат совета, тут отсутствовала галерея для обозрения, а окон не было ни одного. Как правило, палаты представляли собой большие, великолепные залы, а эта была длинной и узкой, с нишами вдоль невысоких стен – Ложа Принца была одной из них, – обитых изысканными панелями и уставленных скамьями, словно амфитеатр вытянули, а после разломили пополам и составили, вынудив аудиторию повернуться лицом друг к другу.
Чтобы разместить Трон Кругораспятия, глубокую нишу, облицованную мрамором, сделали с уступом слева от Келмомаса, выложив его бело-голубым камнем с отделкой из черного диорита. Точная модель Кругораспятия, расположенного в Карасканде, с изображением распростертого отца, перевернутого вниз головой, была вытиснена золотом на спинке трона. Кресла матери и Телли были врезаны в мраморную приступку подле него, их нарочито простое убранство оттеняло роскошь центрального трона. Порядка тридцати одинаковых кресел стояли на ступенях напротив, по одному на каждую из Великих Фракций, чьи интересы определяли политику Новой Империи.
Пол, на котором стояли кресла, вынуждал всех идущих по нему поднимать головы и взирать на собеседников снизу вверх. Это была узкая полоска простого пола, не шире, чем коридор между тюремными камерами. Келмомас слышал, что некоторые придворные с немалым страхом называли его Щелью.
Кутий Пансулла, нансурский консул, который теперь прохаживался по нему, был настолько толст, что пол показался ýже обычного. Он ходил взад-вперед с напыщенным видом, и под мышками у него расцвели темные пятна.
– Но я должен… осмелюсь сказать! – выкрикнул он, тряся выбритыми щеками. – В народе ходят слухи, что Сотня настроена против нас!
Имперский Синод, как говорила мать Келмомасу, был сокращенным вариантом Большого Собрания, которое правители других земель зачастую называли тайным советом, где представители наиболее важных интересов Новой Империи могли обсудить их со своим божественным правителем. Конечно, Келмомас в разговоре с матерью всегда притворялся, что не помнит этого объяснения, и вечно скулил, сопровождая ее на заседаниях, но втайне восхищался Синодом и теми интригами, которые неизменно разыгрывались тут – по крайней мере, в отсутствие отца. В иных местах слова всегда оставались словами, слава означала только славу, а надменный тон сохранялся до бесконечности. Будто люди сражались толстыми железными прутами. Но в Синоде слова и голоса были отточены до предельной остроты.
Настоящие диспуты, а не пантомима. Настоящие последствия, а не туманные петиции. В этом месте, как ни в каком другом, порой решались судьбы целых тысяч. До ноздрей