Орелинская сага. Книга первая. Марина Алиева
уверен, что я – это я, то есть тот, кому они предназначались! А, может, он просто перескажет мне их содержание и все!..
Нафин пришёл в такое возбуждение, что готов был немедленно бежать к Старику. Он умоляюще сложил руки на груди и, как можно жалостнее, обратился к Метафте:
– Мамочка, ну хоть к Старику-то мне можно пойти? Ведь от этого ничего страшного случиться не может. Пожалуйста, отпусти меня. Что нельзя он все равно не расскажет…
Метафта задумчиво покусывала нижнюю губу. С одной стороны, ей не хотелось отпускать сейчас Нафина даже к соседям. Но, с другой, запрещать ему все подряд тоже не дело.
– Ладно, сходи, – разрешила она. – Но оттуда – сразу домой! И крылья останутся связанными.
* * *
Старик жил на самой окраине Гнездовища. Как раз на том месте, где по приданию, измученные многодневным спуском Генульф и Рофана, упали без сил в заросли травы Лорух и уснули. Утром они с удивление обнаружили, что не замерзли ночью, как ожидали.. Трава уберегла их от холода, а когда взошло безжалостно палящее солнце, под сенью деревьев Кару изгнанник и его верная подруга нашли тень и приятную прохладу. Здесь они решили остаться навсегда, здесь же впоследствии появились на свет Старик, три его брата и две сестры.
С младенчества дети знали, что их родители раньше жили на самой вершине гор. Там, всегда было тепло от кипящих вулканов и прямо из скалы бил родник, дающий тем, кто там жил, всё: и еду, и одежду. О причине, по которой они покинули место своего обитания, родители молчали. Ограничились лишь тем, что произошло несчастье, после которого там невозможно было оставаться и пришлось начинать новую жизнь здесь. Зато перед сном Рофана нередко веселила детей рассказами о том, как они с отцом привыкали к новым условиям. А когда малыши засыпали, она выходила из гнездовины на улицу и, глядя на звезды, горько плакала. Ей вспоминалось безумное отчаяние, охватившее их с Генульфом, именно тем утром, когда, по ее же словам, они умилялись теплу травы и прохладе под деревьями. Нет, всё было иначе. Тогда, едва проснувшись, они увидели перед собой амиссию с яйцом в руках. «Это ребенок Дормата, – сказала она, кладя яйцо в траву, – постарайтесь, чтобы он выжил». И исчезла, ничего более не объясняя. Это потом уже, когда утихла истерика Рофаны, понятия не имеющей о том, как заботится о малыше, изгнанники осмотрелись и решили, что могут остаться здесь жить, потому что трава даёт тепло, а деревья укрывают от солнца.
Тяжело им тогда пришлось. Первое время, пока ребенок ещё не вылупился, Рофана оставляла яйцо на попечение Генульфа и летала к родственникам в Нижний город за Серебряной водой. Она летала и потом, но все реже и реже, а когда поняла, что скоро сама станет матерью, начала приучать себя и Генульфа к соку плодов Кару. Хорошо ей теперь смеяться и изображать в лицах, как они морщились, плевались и хватались за животы. На деле все было трагичнее. Их страшно рвало, нестерпимая боль разрывала внутренности, и порой казалось, что