Дети подвалов. Алексей Доцент
тоже поднялся на ноги и, встав рядом с Крахом, закурил. Сделать это было не просто. Как оказалось, здесь наверху дул неприятный ветерок, гася собой пламя зажигалки, и нещадно окатывая наши тела холодом. И тут мы почувствовали, что с резкими порывами ветра вышка сильно качается из стороны в сторону.
Я и Саня ухватились за перила.
– Не нравится мне эта хрень! – задумчиво проговорил Крах.
– И мне, – согласился я. – Интересно, основание хорошо закреплено?
– Да? Может, об этом надо было подумать прежде, чем лезть сюда?
– Ну, и чего же ты не подумал?
– А я что ли придумал на самый верх переться?
– Ладно, Саня, – пресёк я развивающийся недобрый спор, – так мы можем и посраться. Оба лезли. Давай думать, что дальше делать.
А между тем, как назло, ветер продолжал усиливаться. И, как нам показалось, со стороны Купчино приближалась дождевая тучка – небо там было более мрачным. Нам следовало бы спускаться ниже, но из-за раскачивания вышки лезть обратно по отваливающейся лестнице было страшно.
Вскоре пошёл дождь, и железная конструкция стала мокрой и скользкой, что сделало возвращение на землю в ближайшее время почти невозможным.
Короче говоря, два шестнадцатилетних дурака, у которых до сих пор играло в заднице детство, оставались торчать на самом верху осветительной вышки, ночью, посреди свалки «Ленмольер», в дождь и ветер ещё несколько часов, не решаясь начать спуск. От ветра вышка качалась, и устрашающе билась об каркас оторванная лестница, а Доцент с Крахом, все насквозь мокрые и замёрзшие, сидели на полу площадки и ритмично выстукивали зубами популярные музыкальные шлягеры 90-х. Вкупе с завываниями непогоды, получался такой симфонический оркестр, что позавидовал бы сам Геннадий Рождественский12!
И у меня, и у Сани промокли все сигареты, а одежда совершенно перестала выполнять свою согревающую функцию. Что вертелось в наших головах на тот момент – трудно себе было представить. Мы злились на погоду, на зомби, на собак, друг на друга, на то, что эту ржавую конструкцию не демонтировали, но обессилили настолько, что ругаться возможности не имели. Мы даже не заметили, что все псы, загнавшие нас на вышку, уже давно убежали прочь – даже собаки оказались умнее нас.
Часов ни у кого из нас с собой не было – тогда вообще часы у молодёжи были не в моде, и узнать, сколько прошло времени, не представлялось возможным. Но дождь и ветер постепенно стали стихать, и, наконец, совсем завершили свою неугомонную миссию.
– Д-д-доцент, – пробубнил Саня, – в-в-ветер утих, д-дождь почти кончился, давай п-пробовать спускаться вниз.
– Д-д-да, давай, – согласился я.
– Л-л-лезь первым.
– Х-х-хорошо.
– Ос-с-сторожней.
– П-п-постараюсь.
В общем, кряхтя и сопя, минут за двадцать нам кое-как удалось достичь долгожданной земли. Ступив на твердь «Зоны-51», мы, сначала медленно,
Геннадий Рождественский – советский и российский дирижёр, пианист, композитор, педагог, музыкально-общественный деятель. – Прим. автора.