Дети подвалов. Алексей Доцент
устроился в коридоре на табуретке рядом с большой чугунной батареей. Единственная электрическая лампа накаливания, что освещала коридор, была мощностью ватт, наверно, в сорок, и света давала, мягко говоря, немного.
Парень в рваном свитере, что сидел в бабской камере, иногда вскакивал и начинал во весь голос требовать, чтобы его выпустили, что он просто ходил за водкой, и что его сейчас ждут дома бухать. На его вопли, естественно, ни кто внимания не обращал. Кроме того, он меня начал подбешивать! Я нервничал. Моё тело сильно колотило, хотя я бы не сказал, что ночь выдалась зябкая – лето ведь ещё. Скорее всего, это на психологической почве.
Я попробовал пообщаться с Саней, но из-за коридорной двери сразу звучало:
– Я всё слышу! Ни каких разговоров между собой до прибытия следователя!
Спустя какое-то время, из-под двери Саниной камеры, тихонько шелестя, просунулась бумажка, на которой было что-то написано. Я глянул на коридорную дверь и, пока там никого не было, снял и кинул на бумажку свою кепку-бейсболку.
Моё шевеление услышал мент, и заглянул в коридор.
– Чего там рыпаемся? – грозно спросил он, уставившись на меня.
– Закемарил чуток и шапка с головы свалилась, – говорю. – Возьму?
– Ну, возьми, – без тени подозрения разрешил мусорок.
Я нагнулся и вместе с бейсболкой заграбастал рукой записку. Забросив кепку обратно на башку, я украдкой прочитал:
«Лёх мы в 11:30 вышли из дома и пошли смотреть мост. Нас тут же взяли менты. Этого драного пирдосю мы не знаем. Больше ничего не говори. Чтобы всё совпало тверди одно и то же».
Оказывается, в одной из стенных щелей камеры Крах обнаружил несколько спичек. Пошарил в своей куртке, и во внутреннем кармане нащупал старый, уже постиранный чек из продуктового магазина. И ему пришла в голову идея написать мне маляву. Саша стал слюнявить спичечные головки и ими писать – получалось весьма сносно.
Рекомендации Краха я понял. Это он советовал говорить следаку, когда тот утром вызовет нас по одному к себе в кабинет, как обычно делается. Я порвал бумажку на несколько мелких частей и засунул их за батарею.
Было где-то около трёх часов ночи, наверно, когда я начал реально клевать носом. Крендель в свитере затих, и я дреманул, потом ещё разок, и ещё, пока мент-цирик не загремел замком и не скомандовал:
– Так, кому в толчок надо?
Сразу подорвался чувак в женской камере:
– Мне! Я ссать хочу!
– Вот ты и пойдёшь самый последний! – рявкнул на него цирик, открывая сперва коридорную дверь, потом дверь в камеру с Саней Крахом. Саня, заспанный, выполз из камеры и прошлепал к параше, которая была в торце коридора. Потом наступила моя очередь. Выходя из толчка, я спросил у мента:
– Сколько сейчас времени?
– Полседьмого утра, – ответил цирик.
Последним бежал на горшок драный свитер, но уже по-большому,