Портрет Дориана Грея. Оскар Уайльд
я попросил, – проворчал художник.
– Я остался, когда ты попросил, – был ему ответ.
– Гарри, я не могу спорить сразу с двумя своими лучшими друзьями, но вы оба заставили меня возненавидеть самую прекрасную работу из всех, что я создал. И я ее уничтожу. Что она такое? Всего лишь холст и краски! Я не дам ей встать у нас на пути и испортить три жизни.
Дориан Грей поднял с подушки свою златокудрую голову и, бледный, с заплаканными глазами, посмотрел на Холлуорда, который направился к дощатому рабочему столу, стоявшему у высокого занавешенного окна. Что он там делает? Пальцы художника что-то ищут среди выброшенных пустых тюбиков и сухих кистей. Да, ему нужен длинный мастихин с лопаткой из гибкой стали. Вот мастихин уже найден. Художник собирается распороть холст.
Едва сдерживая рыдания, юноша спрыгнул с оттоманки, бросился к Холлуорду и, вырвав у него из рук мастихин, швырнул его в другой конец мастерской.
– Нет, Бэзил, нет! – закричал он. – Это будет убийство.
– Я рад, что ты наконец оценил мою работу, Дориан, – холодно сказал художник, придя в себя от неожиданности. – Я уж думал, этого никогда не случится.
– Оценил? Да я влюбился в нее, Бэзил. Она часть меня самого. Я чувствую.
– В таком случае, как только краски высохнут, тебя покроют лаком, вставят в раму и отправят к тебе домой. И тогда ты сможешь делать с собой что пожелаешь.
Холлуорд пересек мастерскую и позвонил, чтобы подавали чай.
– Ты, конечно, выпьешь чаю, Дориан? А ты, Гарри? Или тебя не прельщают простые радости?
– Я обожаю простые радости, – ответил лорд Генри. – Они последнее прибежище сложных натур. Но я не терплю сцен. Разве только в театре. Какие вы нелепые создания – и тот, и другой! Интересно, кому пришло в голову, что человек – это разумное животное? Самое скоропалительное суждение из всех! Человек бывает очень разный, но только не разумный. И я даже рад, что это так. Хотя мне не хочется, чтобы вы поссорились из-за картины. Будет гораздо лучше, Бэзил, если ты уступишь ее мне. Этому глупому мальчику она, в общем-то, ни к чему, мне же, напротив, нужна.
– Если ты отдашь ее кому-то другому, Бэзил, я тебя никогда не прощу! – воскликнул Дориан Грей. – И я не позволю называть себя «глупым мальчиком».
– Ты прекрасно знаешь, что картина твоя, Дориан. Я подарил ее тебе еще до того, как написал.
– И вы также знаете, что вели себя несколько глупо, мистер Грей, и что обычно не особенно возражаете, когда вам напоминают о вашей молодости.
– Сегодня утром мне следовало гораздо больше возражать вам, лорд Генри.
– Ах, утром! С тех пор вы многое успели пережить.
Раздался стук в дверь, вошел лакей с чайным подносом и поставил его на японский столик. Послышался звон чашек и блюдец и шипение рифленого грегорианского чайника с кипятком. Мальчик-слуга принес два круглых китайских блюда. Дориан Грей подошел к столику и стал разливать чай. Двое приятелей лениво приблизились к нему и принялись разглядывать, что лежит под крышками.
– Давайте пойдем вечером в театр, – предложил