Портрет Дориана Грея. Оскар Уайльд
глубокомысленно покачав головой.
– Совершенно верно, – ответил молодой лорд. – Это проблема рабства. А мы пытаемся ее разрешить, устраивая рабам развлечения.
Политик пристально на него посмотрел.
– Тогда какие изменения вы бы предложили? – спросил он.
Лорд Генри рассмеялся.
– Я не имею желания ничего менять в Англии, за исключением погоды, – ответил он. – Мне вполне хватает философских размышлений. Но поскольку девятнадцатый век обанкротился из-за переизбытка сострадания, я, чтобы исправить положение, предложил бы обратиться к науке. Преимущество эмоций состоит в том, что они уводят нас в сторону, преимущество же науки – как раз в отсутствии эмоциональности.
– Но на нас очень большая ответственность, – робко попыталась возразить миссис Ванделер.
– Очень большая, – подхватила леди Агата.
Лорд Генри посмотрел на мистера Эрскина.
– Человечество воспринимает себя слишком серьезно. Это и есть его первородный грех. Если бы пещерный житель умел смеяться, вся история сложилась бы иначе.
– Как приятно от вас это слышать, – проворковала герцогиня. – Я всегда чувствую себя виноватой, бывая у вашей милой тетушки, потому что Ист-Энд меня совершенно не интересует. С сегодняшнего дня я смогу, не краснея, смотреть ей в глаза.
– Румянец всем к лицу, герцогиня, – заметил лорд Генри.
– Только в молодости, – ответила она. – Когда краснеет пожилая дама вроде меня, это очень плохой знак. Ах, лорд Генри, вы бы научили меня, как снова стать молодой.
Лорд Генри на мгновение задумался.
– Вы могли бы вспомнить какую-нибудь страшную ошибку, которую совершили в юности, герцогиня? – спросил он, глядя на нее через стол.
– Боюсь, их было немало, – призналась она.
– Так совершите их снова, – со всей серьезностью произнес он. – Чтобы вновь обрести молодость, нужно всего лишь повторить прежние безрассудства.
– Великолепная теория! – воскликнула герцогиня. – Непременно применю ее на практике.
– И опасная! – сквозь зубы процедил сэр Томас.
Леди Агата покачала головой, но мысль показалась ей забавной. Мистер Эрскин слушал молча.
– Да, – продолжал лорд Генри, – это одна из величайших тайн жизни. В наши дни люди умирают от разъедающего душу здравого смысла. Когда уже слишком поздно, они обнаруживают, что единственное, о чем им не приходится сожалеть, это совершенные ошибки.
Все сидевшие за столом рассмеялись.
Лорд Генри стал играть этой мыслью с присущим ему своенравием: то подбрасывал ее в воздух и менял до неузнаваемости, то давал ей убежать и снова ловил, то заставлял переливаться всеми цветами фантазии, то пускал летать на крыльях парадокса. Восхваление безрассудства в его речи поднялось до уровня философии. Сама философия омолодилась и под безумную музыку наслаждения в залитом вином платье, с венком из плюща на голове, заплясала, словно вакханка, на холмах жизни, насмехаясь