Кинокефал. Ольга Сураоса
подергивались.
– Выслушай меня, Бонифац.
Голос его, внезапно став холодным и властным, окатил, точно ледяная вода, заметно поубавив мою горячность.
– Твой образ жизни, твоя служба разрушают тебя изнутри. Невозможно не терять чистоты духа, ежедневно вкалывая на живодерне. Конечно, не своими руками, но чужими, ты изничтожаешь собственный символ – собак!
– Если они размножатся по Штрумфу… – возражение мое потонуло.
– Бони! Я не о том, что будет с погостом, а о том, что происходит с тобой! Разве подобного желал пылкий юноша, мечтавший о доме у реки и о знании всех птиц, коих бы только не услышал?
Сердце моё ёкнуло.
– Ты помнишь наши разговоры? Бредни юных излияний?
– Это не бредни Бони. Это настоящий ты. Тебя, как и твоего отца, заперли под видом «оказания чести» начальником при живодёрне. А твоему отцу было ещё хуже, ему «вверили» и сбор налогов. Что может быть губительнее труда палача и инспектора? Нет, есть существа, рождённые для данных служб, но не кинокефалы, не ты.
– А с чего ты так уверен? – тихо спросил я.
Сгущался полумрак, поленья догорали, но желания подбодрить пламя не было.
– Потому что, – в тон моему тихому голосу ответствовал Рейн, – загнанный зверь теряет рассудок, а загнанный разум деградирует в звериный. Неужели ты сам не ощущаешь, сколько в тебе животного гнева? Эта ответная реакция на окружающее раздражение, следует сменить обстановку.
Рейн подошел к камину и подкинул поленьев. Весело затрещав, огонь возвестил о начале своей трапезы. Я тоже был бы не прочь отужинать. Проведя ладонью по лицу, я нервно засмеялся.
– Я точно зверь, если помышляю о еде в такой момент.
Рейн похлопал меня по плечу.
– Не самоедствуй излишне, мой друг. И я бы не отказался сейчас от съестного. Неподалеку здесь имелся неплохой ресторанчик.
Тут Рейн хлопнул себя по лбу.
– Бони, да я забыл поделиться необычной новостью! Ты же знаешь мой интерес к характерам?
– Да, медицина, история и различные личности – твоё незыблемое хобби.
– Вот. В связи с этим и с тем, что в них я провел свое детство, я не пренебрегаю трактирами. Там можно встретить таких, повидавших жизнь, что хоть с печатной машинкой ходи, рассказы записывать.
Смех схватил меня повторно, но уже менее нервный.
– Ты нашел великолепного рассказчика?
– Лучше, я познакомился с кинокефалом.
– Вот, а заливал, что я – единственный! – пришло расслабление. Казалось, Рейн перечеркнёт всё вышесказанное положительной нотой, но, увы, нет.
– Это был бродяга. По его повествованию, он уже пять лет путешествует по Каллиопе в поисках собратьев, ища их по облику, но попадаются очеловеченные помеси, как я.
– Рейн, неважно как ты выглядишь, важно кто ты в душе, – теперь я взял образ ветра на себя, пытаясь очистить его Солнце от туч, но Рейн взмахом руки прервал мои порывы.
– Киммериец может