Неокантианство Восьмой том. Сборник эссе, статей, текстов книг. Валерий Алексеевич Антонов
может быть «морально правильным и желательным только в том случае, если его абсолютное обобщение таково»22.
Однако это не что иное, как категорический императив Канта, согласно которому мы должны действовать так, «чтобы максиму нашей воли можно было всегда рассматривать как принцип общего закона66.23
Он является полным выражением морального закона.24
Но оно совершенно бессодержательно, пусто и ни в малейшей степени не говорит нам о том, что мы должны делать на самом деле; оно не инструктирует человека относительно конкретного содержания его действия, не указывает ему, какое действие он должен совершить в деталях. Насколько бесконечна ought в отношении разумных существ, настолько же она бедна содержанием в отношении конкретных действий. Более того, она не только бедна содержанием, но и бесконечно бедна, полностью лишена содержания. И это обязательно должно быть так, именно потому, что оно бесконечно по объему, потому что оно всеобщее. Ведь поскольку все поступки измеряются им, ни один из них не может выделиться сам по себе; но если мы однажды оказываемся перед ним, он говорит нам о многом.
Тот, кто требует от универсального морального закона, чтобы он сразу же дал ему содержание для его удобства, не может осознать значение термина «содержание», даже если бы он хорошо представлял себе значение универсального морального закона. Содержание есть не что иное, как материал, в котором выражается форма нравственного закона, в котором сам нравственный закон должен быть реализован. Как сам моральный закон является действительной вещью, так и содержание всегда уже должно быть чем-то действительным, чтобы над ним можно было работать. Поэтому она может быть предоставлена нам только той реальностью, которая абсолютно дана для моральной точки зрения, – реальным бытием. Ибо как только самосозидающий разум мог определить форму и содержание знания, так только он мог одновременно определить форму и содержание морали. Но поскольку действительность должна давать нам содержание для наших поступков, то каждое конкретное, специфическое содержание всегда является лишь уникальным, неповторяющимся моментом реального события, который может стать не реальной, а идеальной вечностью только через свое отношение к нравственному закону. Поэтому даже если действия, которые совершают многие индивиды по отношению к нравственному закону, похожи, они никогда не бывают полностью одинаковыми для всех, поскольку ситуация индивидов никогда не бывает одинаковой. Даже если это сходство повторяется и до определенной степени закрепляется в форме морали, это все же лишь преходящий момент в бесконечном моральном процессе, который сам подчиняется чисто формальному критерию и может быть отменен им в соответствии с его содержанием. Мораль сама может быть или стать аморальной. Тогда нравственный закон с неумолимой строгостью требует их уничтожения. Поэтому сам закон всегда
Указ. соч. с. 44 2-го тома. Выражение «желательный», однако, следует понимать с осторожностью, как имеющее смысл воли-бытия-воли.
В §7 «Критики практического разума» «основной закон чистого практического разума» сформулирован так: «Поступай так, чтобы максиму твоей воли можно было всегда рассматривать как принцип общего законодательства».
Серьезное недоразумение Шопенгауэр допускает в своей «Прейссшрифт über die Grundlage der Moral», в которой он пытается дать «критику оснований, данных этике Кантом». Здесь он полемизирует с категорическим императивом и оспаривает его безусловную законность. «Кто говорит вам, что существуют законы, которым должны подчиняться наши действия? полемически спрашивает он (с. 500 по Грисбаху). Но мы можем дать ему свой ответ, который он формулирует следующим образом в своей «Прейссшрифте о свободе воли «4 (с. 472 после Грисбаха): «Совершенно ясное и определенное чувство ответственности за свои поступки, ответственности за свои действия, основанное на непоколебимой уверенности в том, что мы сами являемся виновниками своих действий». Однако с этим чувством и этой уверенностью в ответственности мы апеллируем к закону, которому мы должны подчинить свои действия, к всеобщей необходимости, которую Шопенгауэр не хочет признавать. И вот возникает вопрос, как будто Шопенгауэр совершенно неверно оценил смысл категорического императива, как будто он понял его так, что Кант хотел выразить мысль о том, что мы психологически наделены готовыми, детерминированными содержанием законами. Однако это было бы глубокой ошибкой. О том, насколько Шопенгауэру неясен смысл категорического императива, свидетельствует возражение против него, которое он выдвигает против Канта (Grundlage der Moral p. 144), поскольку тот считает моральный закон «фактумом чистого разума», тогда как «фактум везде противоположен тому, что может быть познано чистым разумом». Отсутствие абстракции не позволяет Шопенгауэру осознать разницу между «фактумом чистого разума» и «фактическим в смысле эмпирически-реальным». Факт чистого разума не обладает бытием, реальностью, как последний, и это грубая ошибка Шопенгауэра, если ему кажется, что он «хочет стать более существенным» (с. 525 Grundlage der Moral); скорее, его реализация остается задачей; фактичность же состоит в его обоснованности. Это чистая обязанность, к которой апеллирует признаваемый самим Шопенгауэром факт ответственности и которая предполагает ее, несмотря на желание Шопенгауэра ее отрицать.