В огнях трёх революций. Сергей Надькин
Филин. Забрал у проигравших господ Пименова и Кононова сто выигранных червонцев.
– Выиграл, Константин Константинович, поздравляю, сегодня ваша масть легла, – улыбнулся мещанин Кононов на правах проигравшего.
– Зимние вечера долгие, еще будет время отыграться, голубчик, – говорил, допивая коньяк, Филин. Поставил пустую рюмку на стол.
– Если по последнему кругу еще, для вас, господа? Сергей Владимирович, сударь, давайте еще на один круг, будьте уверены, я отыграюсь!
– Эй, голубчик, еще по рюмочке коньяка, – обратился к официанту Филин. Слышал в ответ:
– Хорошо, Ваше высокородие, сделаем, минуточку.
– Видите господа, скукота – ох какая. А мы все в карты, в карты.
– О чем ты, голубчик Константин Константинович? – посмотрел на Филина Харитон Германович Кононов.
– Тоскливо и однообразно живем, город наш в стороне от столичной жизни, больших событий, господа. Вот как писал в своем стихотворенье Борис Шмидт:
Годы таяли однообразно,
Как в церковных подсвечниках воск,
Пыльный летом, а осенью грязный,
Жил губернский Петрозаводск, –
зачитал, раскладывая новую карточную колоду, Филин.
– Господин Раевский, милости просим к нашему игральному столу! Присаживайтесь, Владимир Борисович, голубчик, – позвал Константин Константинович ходившего среди одетых в жандармскую форму господ офицеров одетого в штатский наряд старика, чиновника губернского суда.
– Здравствуйте, уважаемые господа, искренне рад вашим играм, – здоровался доброжелательно юрист Раевский с тремя игроками.
– Добрый вечер, Владимир Борисович, – протянул свою богатырскую руку Константин Константинович юристу. – Да, уж Петрозаводск далеко удален от событий, время летит стрелой, однообразно молодость проводили, зрелость, вот и старость подкралась. Скука, скука, скука, прав господин Шмидт.
– Сочувствую: не в Петербурге живем, – развел руками Раевский. Официант принес коньяк.
– Разбегаемся, – затряс бородой Кононов, но игра затянулась по новому кругу. Червонцы ложились на стол в пользу Филина.
Игра затянулась до одиннадцати ночи. Кучер не спешил везти домой. На перекрестке улиц Мариинской и Садовой тусклым светом горел уличный фонарь.
Хмельной пьяной ночью у каменного кабака, гулявшего в полуподвале каменного губернаторского здания на Петровской площади, шло пьяное веселье. То одни, то другие, подъезжают с каретами барышни с кавалерами в прытких конных экипажах, слышен дамский смех. Из дверей кабака наконец швейцар под белы ручки выводил пьяного, еле державшегося на ногах мужчину.
– Я хочу играть в карты: я должен отдать долг, – подумывал, спрятавшись за кустом, Саша Меркушев, выслеживая пьяного клиента.
– Гулять хочу, гулять!
– Куда вы?
– Пустите, я тебе покажу! – выкрикивал пьяный мужчина, ругаясь со швейцаром. Швейцар выкинул клиента в кусты.
«Вот