Мертвые страницы. Том I. Андрей Лоскутов
своём. Затем сказала:
– Сейчас постелю тебе на печи, Павлуша. Устала я, потому что встаю очень рано, дел много, а тут ты ещё свалился нежданно, как снег на голову.
Прозвучало с упрёком. И, видимо, от её тона в Павле закипела обида, поэтому он и сказал, не подумав:
– Я ведь к вам погостить приехал, проведать. В памяти осталось хорошее, светлое. Поговорить хотел, узнать о вас больше… Может, всё-таки, Божена Иннокентьевна, передумаете прогонять?
Спросил, и голос дрогнул. Ведь так хотелось остаться, а названную прабабкой причину: мол, праздники – посчитал глупой и надуманной.
– Нельзя тебе остаться, Павлуша. Запрещено у нас сейчас чужаков приглашать.
– Но какой я чужак? – возмутился Павел, повысив голос.
– Спать иди, – категорично, командирским тоном, не терпящим возражений, отрезала Божена, предупреждая: не то возьмёт – и выгонит, и церемониться не будет.
Спал Павел тревожно, мучаясь липкими кошмарами. И то ли во сне, то ли наяву слышались ему причитания или молитвы – не разберёшь, потому что слова в них были приглушённые и неразборчивые, вызывающие гнетущее, тоскливое чувство.
Он проснулся в темноте, в семь часов утра. Божены в хате не было, как не оказалось и завтрака на пустом столе, словно неприветливая прабабка торопила его поскорее уйти.
Пришлось собраться и выйти из хаты, голодным направляясь на остановку, и по пути обнаружить, что на улице-то, вопреки раннему утру, многолюдно.
В рассветных зимних сумерках сгорбленные старушки тащили по дороге объёмные сумки, за ними следовали женщины помоложе, тоже нагруженные корзинами, раздутыми матерчатыми авоськами, а некоторые из них волокли за спиной тяжёлые с виду походные рюкзаки.
Но больше всего удивило Павла, что все они шли пешком, неторопливо и молча, а его словно не замечали.
Павел на то лишь пожал плечами: останавливаться и что-то спрашивать из любопытства не было времени, хотелось успеть на автобус. Но все же он приостановился, увидев на перекрёстке гружёную и накрытую сверху телегу с запряженным в неё конём, которого погонял дряхлый старик, такой тощий, что в свободной одежде напоминал пугало.
За телегой следовала ещё одна гружённая бочками и тюками повозка, а за ней уже резво бежали и по-звериному прыгали на четвереньках те самые вчерашние слабоумные мужики, издавая шумное сопенье и неприятное возбуждённое повизгивание: «И-ии!»
К остановке Павел добрался, когда совсем рассвело. Мороз крепчал, автобус опаздывал, притопывания и бег на месте согреться не помогали. Простояв ещё час, Павел замёрз, чувствуя, что если ещё немного побудет на холоде, то наверняка заболеет. Оттого занервничал, но сильнее разозлился оттого, что автобус так и не пришёл.
Поэтому, плюнув на всё, он бегом вернулся в деревню, которая с виду (не могут же все местные враз уйти) казалась пустой, а хата Божены – запертой на амбарный замок.…
И Павел,