Всадник. Легенда Сонной Лощины. Кристина Генри
стать женой фермера, как я. Неужели это так плохо?
Быть запертой в доме. Следить за слугами и покупками, организовывать вечеринки, кружки шитья и добрых дел. Кряхтеть от слишком туго затянутых корсетов, задыхаться в спертом воздухе гостиной, никогда не видеть солнца, кроме как выйдя под руку с мужем в церковь.
– Да, – содрогнулась я. – Звучит ужасно.
В глазах Катрины мелькнула боль, и я сразу пожалела о своих словах, но, когда она заговорила, все сожаления мигом исчезли.
– Очень плохо, что ты находишь это ужасным, поскольку все равно так и будет. Ты – девочка, девушка, которая вот-вот станет женщиной, и Бог свидетель, ты научишься вести себя как подобает.
– Я не научусь, потому что я не девочка, – пробурчала я и с головой ушла под воду, чтобы не слышать, что Катрина скажет в ответ.
Однако фокус не сработал, потому что она тут же выудила меня за косу.
– Ой!
Не так уж сильно ома тянула, но пусть все равно устыдится того, что сделала мне больно.
Она грубо расплела мою косу, бормоча что-то по-голландски. Выходя из себя, Катрина часто переходила на язык своих предков. Потом она взяла стоящую рядом с лоханью кружку, зачерпнула воды и вылила мне на голову.
– Твои волосы грязнее овечьей шерсти, – пробормотала ома, нещадно намыливая мою голову. – Даже свиньи чище тебя, Бенте.
Волосы – длинные, густые, вьющиеся – вечно мне мешали, так что я никогда толком не расчесывала и не мыла их, просто собирала в косу и засовывала под шляпу в надежде, что люди примут меня за парня. Это сработало бы где угодно, но только не в Лощине, где все знали меня и я знала всех. В Сонной Лощине укрыться не удалось бы. Мы были маленьким изолированным народом, оттого-то, наверное, Катрину так сердило мое поведение. Все в деревне знали, что ее внучка – неуправляемая и неженственная.
Но, опять-таки, в Лощине порой самые странные вещи оборачивались правдой. Если бы я достаточно долго сумела притворяться мальчишкой, все остальные могли бы в это и поверить.
Моя мать, Фенна, очевидно, была само воплощение женской красоты – светловолосая, голубоглазая, с идеальными манерами, совсем как Катрина. Бабушка просто восхищалась невесткой и всегда напоминала, что мне до Фенны ой как далеко.
Я никогда не знала матери. И она, и мой отец, Бендикс, умерли, когда я была совсем маленькой. Я их не помнила, хотя иногда, глядя на их портрет внизу, в большом зале, воображала, будто из глубин памяти на самом деле всплывают их лица или то, как они улыбаются, наклоняясь ко мне.
Я дулась все время, пока Катрина отскребала от грязи мои волосы, лицо и ногти. Состояние рук оказалось едва ли не хуже, чем головы, – земля буквально въелась под ногти, причем половина из них была сломана от лазанья по деревьям. Я молча страдала, когда Катрина наблюдала за мытьем всего остального, а потом она опрокинула на меня ведро воды, чтобы ополоснуть. Вода была такой холодной, что зубы мои застучали, и я яростно зыркнула на ому, вытирающую меня шерстяным полотенцем. Шерсть была грубой, совсем не такой,