Дома не моего детства. Игорь Гуревич
и вылечат дома – потому как в том, какие лекарства и когда нужны, Ривка тоже хорошо разбирается. И про деньги у Мойши голова не болит: как стал с первого дня отдавать весь заработок, так и живёт не тужит. На работу пойдёт, Ривка выдаст ему сколько надо, да ещё обед с собой в баночке – котлеточку с картошечкой или пулочку куриную.
А если куда надо потратиться, там на вещь, в хозяйстве нужную, на подарок родственнику или товарищу, только скажи, Ривка посчитает, прикинет и выделит сколько надо. Да и что душой кривить, муж у неё сам не транжира, не пьяница, лишнего из дома не вынесет. А что с деньгами управляться не умеет, так в семье это не мужское дело. Мужчина должен зарабатывать и защищать. Это распределение ролей Ривка усвоила ещё в далёком детстве и, рано осиротев, всегда мечтала, чтобы у неё семья вышла правильная, крепкая. И была она уверена в том, что так может сложиться, только если женщина дом вести будет. В конце концов, разве не об этом в Торе сказано: «Да прилепится муж к жене своей»?[1]
А ещё – что Бога гневить? – помогает он Ривке удачей. Хоть она сама и не молится – на то Мойша есть, – а Бог помогает. Вот и Дэвика ей подарил – столичного жителя, не абы кого! Киеву как раз в этот год вернули право быть главным городом Украины. И правильно! Ведь не Харькову ж корону носить – с Киева вся Русь началась, не то что Украина. Так что они теперь все ничуть не хуже москвичей – спасибо Всевышнему, вразумил советскую власть! Соседи поговаривают, что теперь и льгот, и зарплат прибавят.
– Что ж, Абраша, запоминай. Твоего брата зовут … – и на этих Ривкиных словах вновь раздался такой оглушительный ор этого самого брата, что Буська так и не расслышал, как же его зовут. А мать между тем уже метнулась с балкона в комнату на громкий призыв.
– Ну что ты будешь делать! Вот же крикун! – Буська в сердцах даже ногой топнул.
– Да ты не злись. Сбегай домой, узнай имя братишки, а я пока тут подожду: мне же интересно, – и Колька подтолкнул товарища к открытым дверям подъезда.
На самом входе в дом Буська столкнулся с Колькиной матерью.
– А, Буська! Ох и громкий же у тебя братишка. Недаром мама твоя его Давидом назвала. Как царя.
– Какого царя? – оторопел Буська, не осознавая, что имя младшего брата он сейчас узнал не от матери.
– Вашего, библейского.
– Какого нашего? Какого библейского?
Тут Владлена поняла, что сболтнула лишку, и махнула рукой:
– Потом у матери спросишь, – и пошла через двор, мимоходом потрепав Кольку по короткостриженой голове. – Не бузи. Я до рынка пройдусь: сегодня воскресенье, может, капустку свежую селяне привезли да буряк. Надо борщика сварить.
Между тем Буська передумал идти домой: имя брата он теперь знает, а что там за царь за такой был, об этом потом, вечером, не у мамы, так у отца выяснит. И он вернулся к Кольке:
– Давидом его зовут.
– Это хорошо, – удовлетворённо кивнул Колька и предложил: – Пошли к соседским хлопцам. Там у Саньки мяч футбольный настоящий есть. Брат старший дал. Мяч слегка
«Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Бытие 2, 24).