Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
ноги, взяла с бочки тяжелый совок для угля. Сердце бухало в ребра, грозя их пробить. Шаги. Тяжелые, хромающие. Вот они приближаются к двери.
Росанна забилась в угол, крепче сжимая совок. Заскрежетала дверная щеколда. Дверь отворилась, едва заметно обрисовываясь чуть более светлым прямоугольником в кромешной темноте, на пороге возник размытый силуэт плаща. Девушка до боли вжалась в стену, негнущейся рукой поднимая совок, и тут из мрака послышалось:
– Росанна?
Она сдавленно кашлянула, будто едва вытащенная из воды утопленница, делающая первый вдох. С грохотом упал на пол совок. И Росанна бросилась вперед, припадая к Пеппо, стискивая его в объятиях и краем сознания чувствуя, как он тоже обнимает ее так крепко, что кажется – не вздохнуть.
– Вернулся… – пробормотала она. – Ты вернулся.
В кромешной темноте лавки ее пальцы бестолково шарили по его плечам, путаясь в складках незнакомого плаща. А потом что-то со звоном сломалось внутри, и Росанна разрыдалась. Она плакала и плакала, захлебываясь, надрывно всхлипывая, комкая грубую ткань плаща и вжимаясь лбом в твердую ключицу оружейника. Пеппо не пытался утешать. Он безмолвно обнимал рыдающую девушку, с неумелой лаской касаясь щекой ее темени, и ждал, пока слезы иссякнут сами.
Минуты шли, и колотящая Росанну дрожь начала утихать. Наконец девушка оторвалась от груди Пеппо, глубоко вздохнула и прогнусавила:
– Прости… Я уже думала…
Пеппо только мягко сжал ее плечи, и Росанна обеими руками отерла лицо.
– Почему ты пришел сегодня? – всхлипнула она почти обвиняюще. – Тоже еще… нашел когда в гости ходить.
Подросток помолчал, а потом неловко усмехнулся:
– Оборванец какой-то в тратторию явился. Сказал, меня девушка дожидается, очень просит прийти. Ну… а кроме тебя, меня позвать некому.
Оборванец сказал: «Подружка твоя без тебя заскучала, папаша у ней в отъезде», чем вызвал свист и хлопки в питейной, но Пеппо решил, что можно обойтись без цитат.
Росанна же вздрогнула:
– А где… тот?
– Его нет, – спокойно ответил оружейник. – Совсем.
Девушка вздохнула и убрала с лица всклокоченные волосы.
– Погоди, я зажгу свет.
Пеппо услышал, как она возится у прилавка с кресалом, потом затрещала вспыхнувшая свеча, а следом тут же донеслось:
– О господи!
– Хорош? – смущенно дернул он уголками губ, но свет уже вернул Росанне часть самообладания.
– Страх божий! – отрезала она. – Тебе нельзя возвращаться в тратторию в таком виде. Сейчас засов заложу, и поднимемся к нам.
Она сыпала словами, и за этим деловито-непререкаемым тоном все еще слышалась истерическая нота, словно тень пережитого потрясения. Пеппо покачал головой:
– Росанна. Так нельзя. Твоего отца сейчас нет, а ты…
– …а я не собираюсь приглашать соседей полюбоваться, – возразила девушка. И тут же снова устало вздохнула. – Пеппо. Мы слишком