Путь кшари. Дорога энэ. Наталья Ташинская
было похоже на все предыдущие, как однояйцевый близнец. Все та же Teйат, выжигающая небо добела, занудный речитатив жреца, восхваляющего Великих, и хриплые окрики надсмотрщика, подгоняющего рабов. До дня Ашера оставалось совсем ничего, а он все еще топтался на месте, так и не набравшись смелости попросить жрицу помочь и ни на йоту не приблизившись к намеченной цели. Как просить, было непонятно: в лоб, как с Марой, нельзя, а сбоку зайти не получалось. Он несколько раз пытался свернуть разговор на диких, но Вархи не хотела с ним разговаривать, а хотела совсем иного.
Мэтт раздраженно пнул цветок, снеся ему голову, и побежал вверх по тропе. Вархи уже ждала и при его появлении недовольно нахмурилась, наверное, считая, что бежать можно было и быстрее. Мэтт, виновато улыбаясь, быстро огляделся, убедился, что в Храме они одни и потянул жрицу в кладовку.
Жрица занималась сексом с искренним восторгом и полной самоотдачей. Мэтт даже подозревал, что это единственное занятие, интересующее белокурую аштэ в этой жизни. Он иногда задумывался, сколько рабов было в этой кладовке до него? Все, или его угораздило оказаться в числе избранных? Хотя какая разница. Он получал свою порцию удовольствия, попутно обеспечивая ей то же самое. Ничего личного, так получилось.
Было в этом что-то неправильное, ненастоящее, и вечерами, в бараке, когда становилось совсем тошно, хотелось послать все к черту и не прийти. Тропинка раздваивалась, одна вела вниз, в сады, вторая наверх, к Храму Великой Мот, и можно было выбрать привычную, но Мэтт каждое утро все равно бежал наверх. И дело было даже не в том, что Вархи была его дверью к флотским и далекой свободе. Пока он был с ней, огненный еж внутри затихал, пропадала на время боль, и он малодушно боялся лишиться этих коротких передышек, когда можно спокойно дышать, не надо силой удерживать маску на лице и бесконечно улыбаться. Может, поэтому он так долго не решался с ней поговорить, боялся, что отправит обратно, что он потеряет даже ту иллюзию свободы, что у него была сейчас.
Мэтт вдруг подумал, что он становится похож на них, на жрецов и кшари, только те прятали лицо за куском каучука, а он сам соорудил себе маску клоуна и сроднился с ней намертво. Ее тоже снять невозможно.
За стенкой недовольно заклекотали: фейхи в орешник забрались, опять скорлупу разбросают. Мэтт почувствовал, что начинает злиться. На глупых, шумных драконих, на лежащую рядом жрицу и на себя. За трусость. Что, в конце концов, она может с ним сделать? Разозлится на обнаглевшего раба и отправит работать в сады? Прикажет выпороть? Оставит без еды? А парни в клетке умрут меньше чем через неделю.
Мэтт повернулся на бок и погладил девушку по спине.
– Вархи… а ты к этим диким часто ходишь?
– Вообще-то тебе положено называть меня аштэ, – лениво отозвалась жрица, – а зачем тебе дикие?
– Я подумал… – проигнорировал первое утверждение Мэтт, – там же грязно, у диких? Хочешь я помою клетку?
– Что?
– Понимаешь, в нашем мире так принято. Ты меня позвала к себе, я должен отблагодарить, а то наши