Львы Сицилии. Закат империи. Стефания Аучи
тоже! – Иньяцио разводит руками и горько улыбается. – Я постарел, потолстел. А вот ты… ты осталась такой, какой я тебя помню.
Она склоняет голову набок, ее губы приоткрываются в легкой улыбке, которую Иньяцио так хорошо помнит и которая причиняет ему боль.
– Обманщик! Я тоже постарела. – В ее голосе нет печали, скорее снисходительность, как будто бег времени – это дар, который нужно принимать с благодарностью. Она делает шаг вперед. Подол ее платья задевает носок его туфель.
– Знаешь, а я не выпускала тебя из виду. Читала газеты… Конечно, говорила о тебе с Джузеппиной… – Она замолкает. – Знаю о твоем сыне. Toutes mes condoléances[4].
Воспоминание о Винченцино – как пощечина.
У него есть семья, есть жена. Прошло больше двадцати лет, почему он разговаривает сейчас с этой женщиной?
Потому что любил ее больше всего на свете.
Иньяцио отступает назад и… чувствует аромат духов Камиллы – свежий, настойчивый аромат гвоздики, который навсегда связался с ней.
От этого аромата кружится голова, он неумолимо затягивает Иньяцио в прошлое.
– Камилла? Что происходит? – От аркады к ним направляется дама в бордовом платье, недоуменно разглядывает их обоих. – Я испугалась, что тебе стало плохо. Нигде не могла тебя найти…
Камилла качает головой. Она краснеет, руки ее заметно дрожат, а перья веера нервно трепещут.
Он знает, что она ищет оправдание. Удивительно, но он помнит все ее жесты.
– Я встретила старого друга, и мы разговорились, – наконец говорит Камилла, натужно улыбаясь. – Мадам Брюн, позвольте представить вам месье Флорио, брат моей подруги Джузеппины Мерле. Мадам Брюн – жена адмирала Брюна, сослуживца моего мужа.
Иньяцио кланяется и целует руку мадам Брюн.
Мой старый друг…
– Вернемся, вы не против? – Мадам Брюн машет в сторону бального зала. – Здесь так холодно…
Только тогда Иньяцио замечает, что Камилла дрожит. Машинально он предлагает ей руку.
– Да, давайте вернемся, – твердо говорит он.
Поколебавшись, Камилла берет Иньяцио под руку. Ее пальцы скользят по ткани его сюртука, как будто нашли свое место, свой привычный дом.
Вместе они входят в бальный зал. В зале жарко, воздух тяжелый от запаха пота, смешанного с ароматом цветов и одеколона гостей.
Маленький оркестр играет вальс.
Иньяцио сжимает запястье Камиллы, смотрит ей в глаза. И в блеске ее глаз вновь видит то, о чем совсем забыл: желание чувствовать себя живым и ничего никому не доказывать.
– Идем.
– Но…
– Идем.
Тон Иньяцио не допускает возражений. Это голос человека, привыкшего повелевать.
Камилла, опустив глаза, следует за ним, растерянная и покоренная.
Иньяцио крепко держит ее в танце. Расстояние между ними не нарушает светских условностей.
– Я не права. Ты изменился, – тихо говорит Камилла. – Раньше ты не был таким решительным.
– Я был совсем мальчишкой.
Каким же глупцом я тогда был! – добавляет
Прими мои глубокие соболезнования (