Годы испытаний. Честь. Прорыв. Геннадий Гончаренко
Зарницкий… – Русачев протянул ему рапорт и, закурив, стал молча наблюдать за выражением лица подполковника.
Тот, беззвучно шевеля губами, то и дело кивал головой.
– Тут надо бы, по-моему, выделить одну мысль, – сказал, дочитав, Зарницкий. – Что эти неполадки объясняются в основном тем, что Канашов, бесспорно, зазнался. Для него не существует авторитетов. Вспомните, не было почти ни одного вашего приказа, чтобы его не осудил Канашов. По его мнению, все ничего не смыслят, ничего не понимают…
В кабинет, резко хлопнув дверью, вошел подполковник Канашов. Зарницкий, окинув его пристальным взглядом, попросил разрешения идти и, забрав какие-то бумаги, вышел.
Русачев выжидающе помедлил и наконец, прищурившись, сказал:
– Зазнались вы, товарищ Канашов, вот что я вам скажу. «Мой полк – первый, сам я – первый, мне все нипочем…» – Комдив вышел из-за стола и заходил по ковровой дорожке, скрипя хромовыми сапогами и рассыпая серебряный звон шпорами. Заложив руки в карманы широких, с напуском, галифе, он несколько раз прошел перед Канашовым и остановился у карты Советского Союза. Пристально поглядел на нее, словно что-то отыскивая, и, повернувшись к Канашову, громко проговорил: – Был первым… – Он измерил его насмешливо прищуренным взглядом и продолжал: – Мирное время, подумать только, а мы потери несем в людях. Что же будет на войне? Два человека в медсанбате… Да нас с тобой за это в три шеи гнать надо. Не умеешь командовать – уступи место тому, кто умеет… Людьми вы не дорожите.
– Откуда это видно?
– Видно, очень даже видно из того, как вы командуете полком. В зимних лагерях из-за вашего нового метода закалки в полку заболело более двадцати человек, из них пятеро – воспалением легких. Во время марш-броска в буран восемь бойцов обморозились. Осенью прошлого года вы нарушили приказ наркома, совершили марш не тридцать, а сорок километров. Один боец у вас умер, а пятнадцать легли в госпиталь из-за перенапряжения. Какие вам надо еще факты?
– Смотря как смотреть на эти факты, – возразил Канашов.
– Как ни смотри, а они бьют по тебе.
– Товарищ полковник, вы же знаете, что закалка принесла пользу полку. За два месяца в зимнем лагере не было ни одного случая обмораживания. В смерти бойца виноваты врачи. Они не знали, что у него тяжелый порок сердца. Нарком требует от нас готовить бойцов к действиям в любых, самых суровых условиях… Я так его понимаю.
– Но он не требует, чтобы разные там Канашовы, занимаясь какими-то выдумками, губили и теряли понапрасну бойцов в условиях мирной армейской учебы.
– Бойца надо готовить к преодолению всех трудностей походно-боевой жизни… А эти трудности будут иными, чем были в Гражданскую войну или в боях у реки Халхин-Гол и даже в сражениях в Финляндии. Современная война не только война моторов и техники, но и война мускулов и нервов.
Русачева больно задело упоминание Канашова о Гражданской войне, к боевому опыту которой командир полка, по