Годы испытаний. Честь. Прорыв. Геннадий Гончаренко
его врасплох, тем более что он сам еще не решил, как разрубить ему этот сложный семейный узел, а потому ответил неопределенно:
– А все так же, Федор Федорович…
Тогда Шаронов, не любивший говорить с людьми обиняками, спросил прямо:
– Скажи, это правда, что ты собираешься разводиться?
Канашов рассердился:
– К чему эти допросы? Что у тебя, нет материала для очередного политдонесения? Тогда пиши. Правда… собираюсь.
Вскочив со стула, он швырнул папку с бумагами на стол, лицо его побагровело.
– Ты, милок, сначала в своих делах разберись! Одно ЧП за другим валится на нашу голову… А ты в мои дела вмешиваешься. Здесь-то я как-нибудь сам разберусь.
И потом, вдруг вспомнив о чем-то, стал быстро рыться в бумагах.
– На! – Он подал Шаронову предписание, где говорилось, что замполит направляется учиться на курсы усовершенствования политработников. – Я рад, что ты едешь учиться, – мягко сказал Канашов, и глаза его засветились добрым светом, – я верю, из тебя выйдет хороший политработник, Федор Федорович… Ты трудолюбив, честен, хотя и бываешь излишне обидчив. А теперь давай поговорим по душам о моих семейных делах…
Глава одиннадцатая
Русачев сидел мрачный в своем кабинете и барабанил по столу пальцами. Невольно всплывал неприятный разговор с Канашовым. В голове теснились противоречивые мысли. Большинство фактов были сомнительными, а то и просто голословными. Но все же это были мелкие семейные пустячки.
Командир дивизии еще раз перечитал терпеливо все докладные и велел вызвать к нему на беседу Валерию Кузьминичну.
Вскоре она явилась, разодетая, накрашенная, с кокетливой улыбкой, и протянула ему руку в перчатке.
Русачев знал, что Канашов, оставив квартиру, ушел с дочерью от нее окончательно. И на другой же день после этого Валерия Кузьминична справляла новоселье в кругу близких ей знакомых. Но он еще сомневался. Неужели эта женщина, обивавшая пороги командования и политотдела, молящая вернуть ей мужа, на самом деле была рада его уходу. Неужели все это не более как красивая игра ради каких-то своих личных целей?
Валерия Кузьминична сразу уловила на лице полковника недоверие к ней и тут же полезла в карман за носовым платком. Лицо ее, уверенное и самодовольное, тут же потускнело, и по нему пробежали мрачные тени.
– Вы думаете, товарищ полковник, мне легко пережить этот разрыв? Вы ошибаетесь… Мне большим усилием воли приходится быть спокойной, а на душе кошки скребут. До сих пор не верится, как я могла жить с таким ужасным человеком. Вы смотрите на мое платье и думаете: «Все же шикарно одевал тебя муж». И тут вы ошибаетесь… Все это нажито без него и до него. Он мне не купил ни одного платья.
– Ни одного? – усомнился Русачев.
– Больше того, когда он уходил от меня, то прихватил несколько моих дорогих отрезов. Пусть берут, я проживу без них. И у меня еще будут.
– Меня интересует один вопрос.
– Пожалуйста, я слушаю вас.
– Зачем вы выходили