58-я. Неизъятое. Елена Рачева
1945-го – арестована за связь с Украинской повстанческой армией, следствие шло в тюрьме райцентра Коломыя.
24 декабря 1945-го – приговорена к 10 годам исправительно-трудовых работ и пяти годам поражения в правах. Отбывала срок в лагерях Печоры и Инты (Коми ССР): работала в совхозе, на лесоповале, швеей на лагерном производстве.
1947 … 1985
Зима 1947-го – мать и младшего брата Ольги как членов семьи врага народа выслали в Печору. Сестру Соню приговорили к десяти годам лагерей, которые она полностью отбыла на Колыме.
Осень 1954-го – освободилась, полностью отбыв срок.
1985-й – реабилитирована.
Работала швеей, живет в Печоре.
«Ольга Николаевна Жолобаева, статья 54 – 1, 11, срок 10 лет». В лагере это говорилось как «отче наш», на каждой проверке, и после свадьбы я сразу поменяла фамилию, чтоб и не слыхать ее больше.
Я родилась в 25-м году, а в 39-м пошла война. И так пошла, что до 45-го спокойно не стало. У нас знаете, как ходили: туды-сюды, туды-сюды. Сначала польско-немецкая война, потом немецко-русская, и все не наша.
У нашего села была дорога. По ней и танки, и снаряды – то в одну сторону, то в другую…
Когда пришли немцы, молодежь боялася их, потому что забирали в Неметчину, и тикала в леса. Ушли немцы – русские пришли. А мы русских не знали, понимаете? Мы с поляками зналися. Я за вас, русских, даже не знала, кто такой Сталин, у нас был вождь Пилсудский.
После войны парни у селе пошли в партизаны. У моего отца брат был, мой дядя. У него – три сына, они тоже убежали в лес. Но они мне родные! Я коров под лесом пасла, там с ними встречалася и передавала им еду. За это меня и выдали.
Я знала, что за мной следят, что будет облава, и ночевала одну ночь там, другую здесь.
Конечно, боялася. Я знала, сколько наших уже арестовали, кого уже вывезли. Тогда эшелонами вывозили… Уехать? Ой, нет, я и в районе редко когда была. Это у русских ездят тудема-сюдема, а мы и в соседнюю деревню редко когда.
В мае война закончилась, а в июле меня и сестру Соню арестовали. А маму просто вывезли, она тут в Печоре на кладбище лежит.
Три месяца – и я уже поехала на север. Там быстро оформляли. Кого ни за что – тех дольше держали. А меня быстро, 10 лет дали. Конечно, не верилося, что все 10 просижу. Думала: русские станут уходить – и постреляют нас, как немцы евреев. Каждую ночь ложилась спать – и не знала, проснусь или во сне застрелят. Страх за моим плечом до сих пор стоит.
Ольга Гончарук (слева) на лесоповале. Коми, 1948
«Такой нации, как хохол, нема»
В Инту мы приехали молодые, кровь с молоком, поэтому большинству дали тяжелый труд.
Скоро я заболела цингой и попала в Печору, в лазарет. Врач меня пожалела, что я такая худая, и оставила на швейном комбинате. Мы шили одежду на заключенных: и штаны, и телогрейки, и одеяла, и все-все.
Потом – на лесоповал. Елки валили, обрубывали, катали в штабеля и грузили в пульманà.
На работу ходили в казенном. Давали два платья: черные, страшные. Раз в 10 дней – баня. После работы водили к умывальникам. Дадут два тазика