Эмбрионы. Алекс Сангер
это помогает свести ненужные разговоры к минимуму.
Самое тяжёлое – смотреть человеку в глаза. Есть в этом что-то пугающее. Чужой взгляд будто выворачивает меня наизнанку.
Поэтому я предпочитаю разглядывать обувь, которую носят люди. Могу написать целый роман о босоножках, сникерсах и мокасинах.
В мире не так много людей, с кем я общаюсь, не испытывая дискомфорта.
Кроме мамы и сестры, это мой друг – Серёга Жаров. И ещё психотерапевт – Виктория.
– На прошлой неделе мы увеличили дозу антидепрессанта. Ты заметил улучшения? – Она тихонько постукивает кончиком карандаша по листу бумаги, закреплённому в папке-планшете. – Страх перед незнакомыми людьми стал меньше?
Нетрудно догадаться, какого ответа она ждёт.
Может быть, я и нуждаюсь в терапии, но я не полный идиот. Поэтому я киваю и говорю, что по ощущениям мне действительно становится легче.
Раньше на сеансах я делился тем, что меня на самом деле беспокоит. Потом обнаружил, что даже психотерапевту бывает трудно услышать правду. Она верила, что сможет меня вылечить. Но время шло, а мы почти никуда не двигались. Тогда Виктория хмурилась и начинала быстро писать у себя в планшете.
Когда я рассказывал ей о том, что меня мучает густая, как дёготь, депрессия, или донимают приступы паники, она строчила ещё быстрее, и её брови съезжались к переносице.
Она не подавала виду, что расстроена, но держите в уме мысль, что я не идиот.
Однажды я просто принял решение, что перестану её огорчать. А то ещё откажется работать со мной.
Из всех врачей она держится дольше остальных.
И тогда я начал сочинять маленькие истории о том, как мне становится лучше.
Иногда мне кажется, что она давно всё поняла и просто подыгрывает.
Или, возможно, это такой метод терапии. Делай-вид-что-ты-ему-веришь.
В любом случае её сеансы важны для меня. Этот кабинет – маленький оазис хорошего настроения.
За несколько лет мне довелось полежать в психиатрической больнице и пройти через множество врачей, и у каждого был свой подход.
Гештальт, психоанализ, гипноз, суггестивная терапия и даже нейролингвистическое программирование.
Временами я чувствовал себя лабораторной крысой, на которой испытывают новую вакцину. Только крыса быстро сдыхала, а мне приходилось существовать дальше.
Чтобы предупредить суицидальные настроения, врачи прописывали нейролептики, которые подавляют желание умереть. Правда, желания жить они не прибавляют.
– Мои новые туфли? – неожиданно спрашивает Виктория, и я смотрю на её ноги. – Как они тебе?
Интересно, это такой приём или ей правда важно моё мнение?
Смущаясь, объясняю, что этот кабинет – единственное место за пределами дома, где я не пялюсь постоянно вниз. Не разглядываю чью-то обувь.
Нет, правда, мне даже нравится смотреть ей в глаза.
Вот видишь, радуется она, значит, есть улучшения.
Ага, быстро соглашаюсь с ней, я тоже заметил прогресс.
Не так уж и сложно