Улитка. Николай Максимов
руками и со всей силы опустила на край мусорного бака, переламывая конструкцию. Еще раз, пока он не развалился надвое. Стекло стало матовым от покрывших его трещин, и от этого Мане стало очень грустно. Словно какая-то жизнь угасла в ее руках. Ее прошлая жизнь, тихая и понятная. Она чуть помедлила и кинула остатки техники в мешанину бытовых отходов.
Потянула руки накинуть на голову капюшон, в надежде скрыться от вездесущих камер, но худи осталось в стиральной машинке. Блиииин… Чего будет, если оно мокрое пролежит там так долго? Выветрился ли запах? Или ее уже теперь и открыть будет нельзя? Да, пофиг, это даже не проблема на фоне всего остального, вдруг решила она.
Опустив голову вниз, сунула руки в карманы джинсов. В кино так всегда передвигаются те, кто хочет спрятаться, и это оказалось очень удобным. Словно защитный панцирь окружил ее, создавая иллюзию безопасности. Очень хотелось стать еще меньше, сложиться куда-то внутрь себя, вобрать все, чего касался окружающий воздух, внутрь, потом еще раз и еще, пока на какой-то итерации от нее не останется ничего кроме незаметного черного пятнышка.
Не как у художника. Еще дальше и глубже – минимум смысла при минимуме форме. Просто проекция тени улитки, закрученная против часовой стрелки внутрь себя. До момента их первой встречи, подумала Мана. До момента, когда она вдруг узнала Улитку. До… Когда это было?
Это отвлекло ее от размышлений о предстоящей встрече. Она с удовольствием просто вспоминала.
Как Слизняк, нетерпеливо пожирая ее глазами, первый раз приказал раздеться. В приемной было еще несколько людей, это не напоминало какое-то интимное действие, но его взгляд упорно говорил иное.
Ну, да, полгода потребовалось, чтобы Мана поняла, что Улитка спряталась на плитке. Всего лишь? Не так уж и много времени для того, чтобы полностью переменить свою жизнь.
Мана вынырнула из дворов и воспоминаний и сразу же увидела свою мать.
В том, как она стояла, было что-то неестественное, какое-то начатое, едва намеченное движение, подавленное в самом зародыше, легкий полунамек, требующий развития и продолжения, глаза отказывались воспринимать эту статику.
Регос, видимо, сам недавно приехал, хотя Мана не слышала, что он говорил, но стоял он как-то немного виновато, совершенно по-идиотски держа перед собой рюкзак – обеими руками, словно иллюстрация в толковом словаре к фразе «без вины виноватый». Мать умела производить на людей такое впечатление.
– Ну ты пешком, что ли, от дома шла, я не понимаю?
Спираль внутри Маны вдруг раскрутилась, раз, два, три оборота, стрелки побежали в положенную им сторону.
Неожиданно для себя она просто проигнорировала свою мать.
– Привет, Регос, слушай, спасибо тебе огромное, что приехал, я прям очень… – она не нашла следующего слова и продолжила другим предложением. – Не знаю, что бы я без тебя делала.
На лице Регоса, сквозь чуть понуро-виноватое выражение принялась пробиваться улыбка, но ее оборвали.
– Так, голубки, вы будете миловаться