Образование. Историко-культурный феномен. Евгений Белозерцев
культуры, а как единственно всеобщее, всеохватывающее определение деятельности нашего ума) каждая следующая ступень выше предыдущей, вбирает ее в себя, развивает все положительное, что было достигнуто на той ступеньке, которую уже прошел наш ум (все глубже проникая в единственную истину), наши ноги и руки (создавая все более совершенные орудия труда), наше социальное общение (восходя ко все более и более „настоящей формации“, оставляя внизу до- и предысторическое бытие человека). В этом восхождении все предшествующее: знания, старые орудия труда, пережившие себя „формации“… конечно, не исчезают „в никуда“, они „уплотняются“, „снимаются“, перестраиваются, теряют свое собственное бытие в знании и умении, высшем, более истинном, более систематизированном и т. д. Образованный человек – это тот, кто сумел „перемотать“ в свой ум и в свое умение все то, что достигнуто на „пройденных ступенях“, причем „перемотал“ в единственно возможном (иначе всего не освоить!) виде: в той самой уплотненности, снятости, упрощенности, что лучше всего реализуется в „последнем слове“ Учебника. В самом деле, какой чудак будет изучать механику по трудам Галилея или Ньютона, математику – по „началам“ Эвклида, даже квантовую механику – по работам Бора или Гейзенберга (а не по современным толковым учебникам или – сделаем уступку – по самым последним научным трудам)»[70].
Культура же, по утверждению Библера, строится и «развивается» совсем по другому, по противоположному схематизму.
На примере искусства он убедительно доказывает, что в культуре действует схематизм драматического произведения.
«Такой схематизм художественной наследственности всегда сохраняет свои основные особенности, и схематизм этот коренным образом отличается от схематизма „образования“, „цивилизации“, формационного развития, как бы их ни понимать.
Обобщим все сказанное об искусстве:
а) история сохраняет и воспроизводит здесь „персонажность“ слагающихся феноменов;
б) увеличение числа „персонажей“ осуществляется вне процедуры снятия и восхождения, но в схематизме одновременности, взаиморазвития, уплотнения каждой художественной монады;
в) обратимость „корней и кроны“, „до…“ и „после…“ означает в искусстве особый тип целостности, „системности“ искусства как полифонического драматического феномена.
И еще один момент, не прямо вытекающий из представленной театральной схемы, но органично с ней связанный. Мой исходный образ предполагает еще одно (?) действующее лицо, точнее, некое „многоместное множество“ действующих лиц. Это – зритель, слушатель художественного произведения. В театральном действе соучастие этого „действующего лица“ особенно наглядно, но это активное творческое бытие не менее необходимо, насущно, органично для любого произведения любой формы искусства. Если история искусства – это драма со все большим числом действующих