Дело всей жизни…. Коллектив авторов
принципа. Однако, в отличие от русских вариантов, кумулятивные звенья включаются далеко не во все звенья нанизывания. Четкость структуры, таким образом, нарушена, но ее цепевидность сохраняется (за счет использования нанизывания). Впервые кумулятивная цепь возникает в рамках шестого звена нанизывания как уже вполне сформировавшаяся: в ней перечислены все те персонажи, которые были съедены в предыдущих пяти звеньях:
«Jed jsem, sněd jsem:
kaši z rendlíka,
ucháč mlíka,
pecen chleba,
mámu – tátu —
a tebe taky ještě sním!»13 (Erben, 1955, s. 17— 20).
В следующее, седьмое звено также включено звено кумуляции, причем его структура не нарушена: к перечисленным персонажам добавлен персонаж предыдущего звена:
«Jed jsem, sněd jsem:
kaši z rendlíka,
ucháč mlíka,
pecen chleba,
mámu – tátu —
děvečku s jetelem -
a tebe taky ještě sním!»14.
Далее следуют звенья, в которых кумуляция опущена. Появляется она лишь в заключительном, десятом звене цепи нанизывания.
Еще одним принципом формирования цепевидной структуры является кольцевой повтор. Это такой тип повтора, когда каждое последующее звено полностью повторяет предыдущее и в сюжетно-смысловом, и в формальном отношении. На практике количество звеньев в цепи зависит либо от воли исполнителя или слушателя, либо от требований заговорно-заклинательного акта.
Итак, по принципу кольцевого повтора построены, во-первых, те произведения, где форма имеет определяющее значение. Это так называемые докучные сказки и возникшие на их основе городские стихи и диалоги, получившие широкое распространение в конце XIX – первой трети XX веков (в болгарском и чешском фольклоре нами было обнаружено лишь по одному тексту такого рода, причем реализующих одну и ту же тему: убийство собаки). Большая часть их практически бессюжетна и представляет собой своеобразную игру чисто формальными элементами – рифмой, ритмом, структурой (внутренней композицией отдельных составляющих элементов и внешней – способами связи элементов в единое целое).
Во-вторых, это заговорные тексты, если их рассматривать как некий метатекст, состоящий из нескольких звеньев, то есть повторно воспроизводящегося текста – вербальной составляющей заговорнозаклинательного акта. В большинстве случаев исследователи изучают именно этот текст, то есть, фактически, внутреннюю структуру отдельного звена. Собственно говоря, именно этот текст и фиксируется сборниками. Лишь в работах последних лет15 появляется указание на то, что заговор нельзя исследовать в отрыве от заговорно-заклинательного акта, поскольку он входит в него как вербальная составляющая, то есть является его неотъемлемой частью. Именно поэтому, на наш взгляд, и сложилась парадоксальная ситуация: структурообразующий повтор и возникающая на его основе цепевидная структура, широко распространенная в этой области устного народного творчества, не изучались и не описывались.
Главная композиционная цель такого рода произведений
13
Ел я, съел я: каши кастрюльку, ковшик молока, буханку хлеба, маму, папу, – и тебя тоже съем!
14
Ел я, съел я: каши кастрюльку, ковшик молока, буханку хлеба, маму, папу, девочку с клевером, – и тебя тоже съем!
15
Агапкина Т. А. Полесские заговоры: принципы научного издания // Полесские заговоры (в записях 1970–1990-х гг.). – М., 2003. – С. 7–20; Харитонова В. И. Заговорно-заклинательное искусство восточных славян. – М., 1999; Топоров В. Н. О древнеиндийской заговорной традиции // Малые формы фольклора. – М., 1995. – С. 8–105; Агапкина Т. А, Виноградова Л. Н. Благопожелания: ритуал и текст // Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. – М., 1994 и др.