В тихом омуте. Книга 1. Трилогия. Александр Леонидович Миронов
казалась разбитной, и, казалось, доступной. Любила покурить, побалагурить. Фривольных тем не избегала. И материлась на уровне слесарей. В перемúгушки играла. Позволяла иной раз прижимать. А на деле… как дала по физиономии – думал, челюсть вышибла. Хорошо, что не оцарапала.
– Ещё раз полезешь ко мне в штаны – на тебя сверху с площадки бункеров ключ какой-нибудь упадёт, или била от мельницы. Паскудник.
Филипп от неё тут же отстал, но уж спуску не давал, и когда бригадиром был, и когда мастером смены стал. Нашла коса на камень. И она уволилась.
С тех пор он был расчётлив, терпеливым. Теперь он приручал Машеньку. Давал ей послабления и в работе, и в отгулах, в преждевременных уходах с работы. Оставался сам за неё на смене или Палыча «пристёгивал», слагаясь на срочные административные или организационные мероприятия в старых цехах. Уходил. И Палыч, добрая душа, всегда шёл навстречу Машеньке.
Надо девушку психологически привязать к себе, да так, чтобы она и опомниться не успела. Как в той сказке, где кто-то там и опомниться не успел, как на него или на неё медведь насел. А когда подойдёт тот момент, когда нужда, необходимость ли сильно прижмёт, и девочка будет отпрашиваться, тут он её и сломает. И пока же всё шло хорошо. Он ей потакал, и она его не раз благодарила, правда, устно. Но пора и меру знать. Спасибо не булькает и не шевелится.
Он как-то в шутку сказал ей на её благодарность:
– Спасибом не отбудешь, пока натурой не отслужишь.
Машенька зарделась, глазки округлились, но как будто бы не испугалась, приняла за шутку. А он подмигнул ей. Она ещё больше смутилась.
Но пора переходить и к действиям.
…Филипп, закрывая за ними двери в комнатку, ещё раз выглянул в коридор, – на всякий случай. Вдруг кого поднесёт не в урочный час.
Маша, оглядываясь и прикидывая примерное время, что потребуется для приборки в комнатке, успела спросить:
– А что тут надо делать, убраться?..
Но слова её потонули не то в испуге, не то в удивлении, и возглас застрял в жёстком поцелуе. А тело, грудь, казалось, сдавило с такой силой, что спёрло дыхание. Она задохнулась. И если бы он не ослабил губы, то она, наверное, действительно потеряла сознание. Бурная, горячая волна окатила её и оглушила. Но это был первый приступ на грани возмущения, при котором, возможно, она бы и могла справиться с собой, возможно, нашла бы силы оттолкнуть Филиппа. Но вторая, на грани возбуждения намного мощнее, отняла у неё силы, парализовало тело до постыдной слабости, при которой его руки были уже полновластными хозяевами на её теле.
Левая рука, лежавшая на её спине, зашла под подол курточки и почти без усилий спустила с бёдер свободные и широкие рабочие брюки на резинке. Она горячим телом ощутила, как они беспрепятственно сползли по голым ногам. Но падения их не расслышала, так как правая рука, проникшая в плавки, оглушила её. Маша уже не осознавала реальности, словно в неё ввели сумасшедшую долю транквилизатора. А любое её движение упреждала левая рука, прижимая, казалось, с неимоверной