Септет расстроенных душ. Кэсси Крауз

      Автоматически облизнувшись при упоминании о сладком, я печатаю своему испанскому дружку утвердительный ответ, сталкиваю с колен ноутбук и сползаю с кровати, которая занимает большую часть моей комнаты. Спаленка крохотная, вмещает в себя только деревянный шкаф, зеркало в тяжелом подрамнике, лавровое дерево из родительского дома и белый коврик поверх деревянных досок пола. Но для того, чтобы чувствовать себя уютно, этого вполне достаточно.

      Мое платье со вчерашней свадьбы растекается у порога болезненным воспоминанием. Спальня Лотти – дальше по коридору, но ее босоножки на высоченном каблуке брошены рядом с моей. Я прислушиваюсь к тихонько мурлыкающему радио у кровати подруги и закрываю дверь, чтобы не разбудить. Лотти не переносит тишину. В ее комнате всегда громко тикают настенные часы, а радио работает даже ночью.

      В нашей маленькой ванной по трубам громыхает горячая вода: сосед сверху отмывается после ночных гонок.

      Хотела бы и я отмыться от последних трех лет своей жизни, жаль, не придуман такой гель для душа. Вытаскивая из волос незамеченные накануне шпильки, стараюсь не думать о Мэри, которая сейчас, должно быть, еще сладко спит в объятиях Дерека. Вспомнив ее, очаровательного белокурого ангела, я мрачно усмехаюсь своему отражению. Сдается мне, Дерек так сильно хотел оградиться от нашего общего прошлого, что влюбился в девушку, бывшую полной моей противоположностью.

      Я уменьшенная и, к счастью, более изящная версия двадцатипятилетнего Декстера. У меня такие же серые глаза, будто в них вечно клубится сигаретный дым, грива темно-русых тяжелых кудрей, белоснежная кожа и тьма веснушек, что тянутся полосой от одной щеки до другой. Декс уверен, родители наградили нас внешностью истинных породистых англичан, аристократически бледных с чопорно вздернутыми острыми носами. Но я бы усомнилась в этой нашей «породистости» хотя бы потому, что временами Декстер ведет себя, как склочная соседская дворняжка. Впрочем, я тоже.

      Стоя под напором горячей воды, я усиленно тру свои высушенные вчерашними слезами глаза. Я пролью их еще не мало, но рано или поздно этот гештальт должен будет закрыться. Хотя на данный момент перспектива оплакивать свою ушедшую любовь до слепоты кажется мне отнюдь не туманной.

      Хорошо, что я заранее позаботилась о том, чтобы моя жизнь трещала по швам от дел и событий. Ведь я собственноручно заталкивала в нее всевозможные подработки, увлечения и знакомства, чтобы не осталось ни одной свободной щелочки, куда могла бы протиснуться моя тоска.

      Фактически я побежала три года назад. И я бегу до сих пор. Моя жизнь – это забег наперегонки с тоской. В такие дни, как вчера,