Тени кафе «Домино». Эдуард Хруцкий
пивка, – предложил Лапшин.
Они выпили.
– Александр Захарович, я человек прямой, знаю, вам нужны деньги, большая любовь требует немалых средств. Я вам их дам.
– За что? – Жуков поставил стакан на стол.
– Ваша контора занимается отправкой денег и ценностей по железным дорогам.
– Не только отправкой, но и приемом.
– Отлично. Я хочу знать, когда, каким поездом повезут ценности, в каком вагоне, в каком сейфе. И какая охрана.
– Всего-то? – улыбнулся Жуков.
– Именно за это вы получите немалые деньги и свою долю с дела. Кстати, можете дарить Сонечке украшение, я его оплатил авансом.
Лапшин положил на стол толстую пачку денег.
Жуков подавился пивом, закашлялся.
– Берите, это аванс.
– Послезавтра в Тамбов повезут сорок миллионов для выплаты зарплаты.
– Это интересно, но не главное, – Лапшин с усмешкой смотрел, как Жуков распихивает деньги по карманам. Бумажки мне не нужны. Только камни и золото.
– Значит, почтовый вагон отдам другим.
Вагон тряхнуло, и керосиновый фонарь под потолком закачался, причудливо ломая тени на стенах.
– Кашира.
Почтальон-инкассатор встал, подошел к раскаленной печке-буржуйке, на которой закипал медный с мятым боком чайник.
Он залил кипятком пестро раскрашенный заварочный чайник.
Накрыл его фуражкой.
– Пусть настоится. Я туда чабреца добавил. Духовитый чай будет.
Милиционер-охранник снял с полки узелок.
– Жена лепешек напекла, сахарин имеем.
Почтальон раскрыл старый баул.
– Мы тоже кое-что имеем. Свинину копченую к твоим лепешкам, да сахар-рафинад.
Вагон дернулся.
Почтальон чуть не уронил заварочный чайник.
– Тебе покрепче?
Он посмотрел на милиционера и увидел, как тот поднимает руку.
Почтарь обернулся.
В вагоне стояли четверо в масках с маузерами.
– Сидите тихо. Будете жить.
Человек в маске расстегнул кобуру у милиционера, забрал наган.
Второй взял инкассаторский мешок.
– Оревуар, мон ами, – засмеялся он и дернул стоп-кран.
Станция «Ожерелье»
На перроне станции «Ожерелье» горел один керосиновый фонарь.
Свет его постоянно выцветал в припозднившемся октябрьском рассвете.
На перроне стояли начальник станции «Ожерелье» – весьма немолодой человек в старой путейской шинели и фуражке с грязно-красным верхом, рядом с ним милицейский чин с двумя кружочками на рукавах шинели, и мрачный человек в темном полупальто из тяжелого материала.
– Утро, а инея на земле нет, – начальник станции зевнул. – Теплый октябрь.
– Ты бы, Илья Фомич, сказал бы своим, чтобы перрон подмели. Неудобно как-то. Все-ж станция узловая. – Милицейский начальник ткнул пальцем в гору опавших листьев.
– Скажу. Только народец-то распустился при новой власти… Вон колокол я сам чищу. Начну указывать, а они мне «…не при старом режиме мол»…
Вдали послышался гудок паровоза.
Из