Шкатулка княгини Вадбольской. Галина Тер-Микаэлян
прервал грубый смех гостя.
– Ах, кузен, кузен, я ничего не забываю, это ты совесть позабыл. Но только я к тебе теперь не за воспоминаниями пришел, а по делу, – майор сунул руку за пазуху и извлек оттуда слегка помятую бумагу, – вот тебе, кузен, вексель на сто рублей, сыном твоим подписанный. Срок давно истек, заплати, и я тут же уйду.
Он помахал векселем перед носом Филиппа Васильевича, который, едва глянув на бумагу, побагровел и перевел взгляд на Захари. Тот тоже бросил взгляд на вексель и смущенно похлопал глазами.
– Прошу тебя объяснить, Захари, что все это значит, – сурово проговорил отец.
– Да тут все просто, – вместо Захари снисходительно пояснил секунд-майор и вновь сунул бумагу во внутренний карман, – скоро Строганов бал дает, так сынок твой, чтобы всех переплюнуть, костюм вздумал пошить у Линдемана, а тот известно, сколько берет. Денег у Захарки твоего нет, вот он вексель и выписал.
– Я тебя еще раз спрашиваю, Захари, что это значит?! – гневно повторил Филипп Васильевич, как бы игнорируя объяснения секунд-майора. – Я дал тебе пятьдесят рублей на пошив костюма!
Секунд-майор подмигнул и ухмыльнулся.
– Ты, кузен, все ж лучше меня послушай. Сынку твоему пятидесяти рублей не хватило, вот он и выдал вексель еще на сто. Срок по векселю неделю назад истек, и Линдеман Захарке твоему напомнил, а тот явился к нему вместе с приятелем своим, этим юнцом беспутным Сашкой Лобановым-Ростовским, оба хмельные, Сашка сразу разорался: я, мол, из Рюриковичей, на Руси мой род поперек царского по знатности стоит, как ты смеешь друга моего утеснять? Шпагой проткнуть пригрозил. Сашка-то постоянно кричит, что в нем и братьях его кровь Рюриковичей проявилась, оттого и скулы у них широкие. А то люди не ведают, что матушка их Екатерина Александровна еще до того, как за Лобанова-Ростовского выйти, с калмыком начала сожительствовать!
– Не сметь! – вяло запротестовал Новосильцев-старший и несильно стукнул кулаком по подлокотнику кресла. – Не сметь оскорблять благородную даму!
– Да ты, кузен, кресло-то не ломай, я ведь не о даме, а про то, что Линденман в Петербурге еще человек новый, он перед Лобановым оробел и решил держаться от греха подальше. Долг требовать до поры до времени не стал, но вексель при себе носил и всем жаловался. А на днях он мне в карты проигрался, ставить больше нечего, так он вексель предложил. Я и взял, по-родственному. Так что теперь за твоим сыном сто рублей долгу мне числится.
– Хорошо, я уплачу, – угрюмо буркнул Филипп Васильевич, отвернувшись от понуро молчавшего Захари, – только теперь у меня денег нет, зайдите через две недели.
– Да как же денег нет? – в голосе секунд-майора зазвучали издевательские нотки, – а имение, что ты у меня оттяпал? Я ведь вексель-то взял, чтобы по-родственному дело разрешить, а коли нет, так нам с тобой не привыкать по судам ходить.
Он явно наслаждался смятением родственника. Все же Филипп Васильевич сумел с собой совладать и с достоинством повторить:
– Сто рублей будут вам уплачены, сударь, но теперь