Шкатулка княгини Вадбольской. Галина Тер-Микаэлян
а сам я не имею возможности дать им должного воспитания.
– Помилуйте, – с нарочитым безразличием возразил Петр, – мне совершенно нечего прощать, ваши дочери прелестны, как все дети. Однако нам, наверное, пора, – он хотел встать, но Захари его остановил:
– Куда торопиться, Пьер? Посидим еще немного. А не хочешь ли все-таки у нас отобедать?
Филипп Васильевич бросил на сына недоумевающий взгляд, но долг хозяина повелевал ему присоединиться к приглашению.
– И вправду, Петр Сергеевич, отобедали бы все-таки, а?
Князю было неловко, он видел растерянность на лице Новосильцева-старшего, но Захари, не глядя на отца, весело продолжал:
– Папенька обожает гостей, совершенно не выносит, когда не с кем поговорить, а уж о тебе, как узнал, что мы дружны, постоянно спрашивал. Посиди хоть еще чуть-чуть, куда нам торопиться?
– Я бы с удовольствием, – пробормотал Петр, – и ежели бы мы не сговорились пообедать у Руфло…. Но, конечно, еще можно….
Филипп Васильевич, поняв его смущение, поспешил сгладить неловкость, чтобы не выглядеть негостеприимным.
– Ах, князь, – ласково сказал он, – сын мой верно говорит, куда спешить? Вы не стесняйтесь, очень приятно было с вами познакомиться, вижу, вы человек душою благородный, поведение ваше выше всех похвал. Сын мой, вижу, вас любит и глубоко уважает, поэтому позвольте считать вас не только его приятелем, но и другом всей нашей семьи.
Кроткая речь его тронула Петра.
– Благодарю вас за доброе мнение обо мне, ваше высокоблагородие, – просто ответил он, – вы и вся ваша семья всегда найдет во мне самого искреннего друга.
– Папенька всегда был недоволен моими друзьями, но теперь мне есть с кого брать благодатный пример, – лицо и тон Захари были непривычно серьезны, – правда, папенька?
– Разумеется, – кивнул его отец, удивленный и обрадованный неожиданной рассудительностью сына, – есть у тебя легкомысленные приятели, такие, как Лобановы-Ростовские, которые постоянно тебя втягивают в безрассудства, свойственные молодости. Я же желал бы, чтобы ты больше внимания уделял изучению наук.
С неожиданной горячностью Захари заспорил:
– Вам, папенька, непременно хочется видеть меня книжником, а вот я предпочел бы военную службу, – лицо его приняло наивно-обиженное выражение, – ведь и великий государь Петр Алексеевич ставил военную службу выше статской.
Явно было, что для отца с сыном эта тема является вечным яблоком раздора, и у Петра вдруг мелькнула нелепая мысль: Захари поначалу задержал в гостиной сестер, а потом затеял старинный спор с отцом нарочно, чтобы потянуть время. Только зачем? Им давно уже пора было сидеть у Руфло.
Между тем Филипп Васильевич, как и следовало предвидеть, на слова сына отреагировал мгновенной вспышкой гнева:
– Сто раз тебе говорил: иди в полк рядовым, но тебе ведь непременно надобно гвардейцем! Нет у меня средств содержать тебя в гвардии! Поэтому….
Договорить он не успел – послышались голоса, и с треском отворилась дверь, явив