Шкатулка княгини Вадбольской. Галина Тер-Микаэлян
сказал:
– Сделайте милость, ваше сиятельство, уделите мне пару минут вашего времени. Чувствую я, что на меня возвели напраслину, и хотелось бы перед вами оправдаться.
– Вам совершенно незачем передо мною оправдываться, сударь, – сухо возразил Петр, – я не имею к вам никаких претензий.
– И, однако же, мне в войну случалось встречаться с вашим батюшкой. Хоть и недолго, а были мы с ним в очень дружественных отношениях, а посему не желал бы я оставить о себе у вас дурного мнения.
Слышать имя отца в устах этого человека было князю глубоко неприятно, но что оставалось делать?
– Присядьте, сударь, – хмуро сказал он, – я вас слушаю.
– Наверняка молодой родственник мой Захарка наговорил вам о совершенном мною подлоге, а то и вообще имя мое с грязью смешал, он это любит делать, – удобно устроившись в кресле, начал Николай Устинович, – дело в том, что имение, о котором шел спор, прежде действительно принадлежало троюродному дяде моему Василию Яковлевичу Новосильцеву. Однако в девятнадцатом году он продал его моему отцу. Тот купил имение на имя моей матушки, чтобы после женитьбы моей могла она пользоваться собственной вотчиной и иметь от нее доходы, и на то была купчая, все честь по чести. Однако дела отца пошли неважно из-за пристрастия его к игре, и вскоре кроме этого имения ничего у нашей семьи и не осталось. Отец мой умер внезапно – свалился с лошади и сломал себе шею. Матушка среди бумаг его купчей не нашла, но одно то, что дядя мой Василий на Мелихово и доходы с него никогда не претендовал, доказывает то, что имение принадлежало матушке. Повзрослев, я сам начал искать купчую и обнаружил ее, сильно истертую, среди старых книг. После смерти матушки, желая вступить в наследство, я обвел истертые слова чернилами, вот и весь мой подлог.
– Однако же суд признал документ подложным и присудил имение вашему кузену, – возразил Петр.
– Присудил! Да останься Филипп в мертвых, то никто и внимания не обратил бы на обведенные слова, все знали, что имение почти тридцать лет принадлежало матушке и должно отойти ко мне. Однако Филипп воротился. Отбирать у Румянцева имения, что жена принесла Филиппу в приданое, государыня Елизавета Петровна, ясно, не пожелала, а у меня отчего ж не забрать? Я человек маленький, меня обидеть не грех. Тем более, что и предлог был – буквы обведенные.
– Почему же тогда вы не стали добиваться справедливости? – в голосе князя звучало явное недоверие. – Ежели судьи неверно присудили, и вам по закону положено….
– Ах, ваше сиятельство, – все с тем же ласковым и покорным выражением на лице прервал его секунд-майор, – что о законах говорить? Уж и то радость, что меня за подлог в Сибирь не сослали. Когда государь Петр Федорович на престол вступил, я, из Пруссии воротившись, хотел к нему обратиться, но не успел, вскоре переворот случился. Теперь же и не хочу вовсе, безразличие на меня нашло. Человек я старый, больной, по судам ходить мне невмоготу. Дотяну уж свой век, а на том свете Господь всех рассудит. А что деньги по векселю хотел