Наследник своенравной магии. Чарли Хольмберг
И будь поосторожнее, пока бегаешь по острову. Не знаю, насколько близко я должен быть, чтобы услышать тебя.
Оуэйн вывернулся из-под пальцев Мерритта и наклонил свою пушистую голову набок. «Что ты имеешь в виду?»
Беспокойство царапнуло желудок Мерритта.
– Просто будь осторожен.
Оуэйн прижался носом к его колену и фыркнул. Мерритт вздохнул.
– Ты больше не дом, Оуэйн, – он провел ладонью по его голове. – Собаки… собаки не живут так долго, как люди. Так что тебе нужно решить, что ты хочешь сделать с тем временем, что у тебя осталось.
Оуэйн отстранился, заскулил. Прошел по кругу по часовой стрелке, потом против часовой. «Я об этом не думал».
– Ну, – Мерритт прочистил горло, когда его голос сорвался. Еще больше общения без перерыва и вовсе лишит его голоса. Снова. Это ему тогда понадобится плакат. – Я не знаю. Этому – твоему – телу может быть всего год. А может, и десять, хотя выглядишь ты довольно проворным. Может, три или четыре…
Оуэйн подошел к плакату и наступил лапой на знак вопроса в нижнем углу.
Мерритт выставил руки вперед, ладонями вверх, неуверенный.
– Собаки живут лет шесть, семь… Может, немного дольше, с хорошим уходом.
Его уши поникли.
– Я не хотел тебя огорчать этой новостью, – голос Мерритта стал тише, но на этот раз не из-за магии. – Но я хочу, чтобы ты понимал, что теперь смертен. Это обмен. Бессмертие в облике дома на свободу в облике собаки.
Оуэйн снова посмотрел в окно, всего на несколько секунд. «Я этого не выбирал».
О, как же глубоко эти слова отзывались в нем самом. Я тоже не выбирал. Ничего этого. Но он просто кивнул.
– А выбрал бы, будь у тебя возможность?
Оуэйн думал над этим всего мгновение. «Да. Мне нравится чувствовать. Мне нравится быть рядом с тобой. Даже когда тебя нет, это больше не так… одиноко. Мое сердце стучит, составляя мне компанию».
Мерритт замер, услышав его ответ. Одиноко. Оуэйн был один очень долгое время. Мерритт отчетливо помнил угрюмость Уимбрел Хауса, когда он только сюда въехал. Крысы, падающие с потолка, и стены туалета, которые пытались насадить его на шампуры, – вполне себе действия бунтующего подростка. И все же больше не казалось, что Оуэйна тяготят его десятилетия одиночества.
Может, он это скрывает, совсем как ты.
Мерритт не обратил внимания на эту шальную мысль. Положив локти на колени и сцепив руки, он спросил:
– Как ты так хорошо справляешься?
Золотые глаза Оуэйна поймали его взгляд, и пес проворчал: «Хмм?»
– С темнотой, – пробормотал Мерритт, затем встряхнулся. – В смысле… ты, очевидно, был расстроен, когда Хюльда и я тебя нашли. Теперь ты выглядишь гораздо веселее. Как будто все в порядке.
Оуэйн моргнул. Он ответил не сразу. Посмотрел в сторону. «Зачем мне грустить, когда так много хорошего?»
Плечи Мерритта поникли.
– И правда, зачем. – Он мог бы подчеркнуть, что Оуэйн, человек, был заперт в теле собаки. Что его семья давно мертва.