Свет Неутешенных. Герман Чернышёв
Чего так пугаться?
– Не просто, – Калеб склонился над столом. – Только Они поют эту песенку.
Фаддак снисходительно вздохнул.
– Кто Они, Калеб?
– Тепьюки.
– Не слышал ни о каких Тепьюках.
Калеб отстранился и припал к кружке, но вкус тёмного эля не смог подавить закравшееся опасение.
– Я многого понаслушался. Дервар издавна служит тюрьмой для заключённых. Здесь крайне сложно дожить до старости, не говоря о том, чтобы родить детей и обосноваться. Но Тепьюкам это удалось. По слухам, их семья живёт в Бескоролевстве уже двести лет…
– Похоже на дешёвую байку, приятель, – Фаддак не переставал улыбаться. Разговор начал его веселить. – Двести лет? Тут за порог лишний раз выйдешь – прикончат. А эти Тепьюки, по-твоему, преспокойно расхаживают по ночам, насвистывают себе, и их всех ещё не перебили подчистую? Смешно слушать. Ночные не щадят никого, их тысячи. Уцелел однажды – считай, удача тебе благоволит. Я вот не надеюсь на то, что помру в своей кровати, к тому же, глубоким старикашкой, ну, как полагается. В такой уж дыре мы живём. И это я ещё, заметь, носа не кажу. Гулять по ночам… Таким лядом в Дерваре и неделю не протянуть. Ночью – Ворьё, днём теперь – эти, как их… Коричневые, чтоб они все пропали. Самый завалящий горожанишка – и тот преступник. Кто-нибудь тебя да прирежет в конце концов. Не сегодня, так завтра. Любой из них может внезапно захотеть обзавестись твоими денежками. От всех убийц не убережёшься.
Калеб опять перевёл затуманенные глаза на барда. Ему стало как-то не по себе. Не от разговора – казалось, беспричинно.
– Ты чего это? – невозмутимо осведомился Фаддак.
– Ночь близится, – Калеб отрывисто глянул в окошко и осушил стакан. – Пойду-ка я.
– Да посиди. Здесь-то нечего бояться. Лускас бдит, – Фаддак бросил незаметный взгляд на кряжистого охранника, стоявшего у двери. Выпивалы «Закрытого кошелька» относились к тому с боязливым недоверием.
– Пойду…
– Ну что ж, – Фаддак прощально приподнял бокал. – Тогда доброй ночки, сосед.
К тому времени, как за окном вконец потемнело, в трактире остались одни завсегдатаи. Бернадетта позволила себе пристроиться за одним из незанятых столиков в сопутствии винного бочонка.
Приятельские беседы сливались в вялый гул, под который Фаддаку всегда так чудно отдыхалось. Ночные страхи отступили. Менестрель наигрывал незнакомый, вполне благозвучный мотивчик.
Неожиданно за окном промелькнул слабый отсвет. Потом ещё, поедче. Фаддак в недоумении уставился в толстое запылённое стекло. Музыка незаметно прекратилась, хоть он уже и не слушал. Никто не слушал.
Лускас попятился от запертой на засов двери, положив ладонь на рукоятку охотничьего клинка за поясом. Его острые ноздри раздулись, глаза сузились. Бернадетта допила вино и кивнула музыканту, после чего тот быстренько юркнул к чёрному входу.
Стоящая снаружи тишь медленно закрадывалась и в «Закрытый