Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга. Мила Сович
трех сестер? – робко перебила Любаня.
– Веру, Надежду, Любовь, – пояснил граф с улыбкой. – Это уж он мне сам рассказал, потому как сильно обрадовался. Молодец, говорит, Миша, ты русский, знаешь трех сестер. С ними правда, с ними Бог. С тем и ушел. А я остался дальше росписи от интендантов сводить друг с другом.
Николка захихикал.
– Любаня вот сидит. Верочка по нашему классу учится, подружка Кати. А Надежда…
– Николка, это же святотатство! – возмутилась Любаня, но граф Милорадович развеселился.
– Может, ты и прав, хотя вряд ли Суворов имел в виду именно это. Бог мой, Катя, вы здесь наконец-то? Я не хотел вас так безобразно пугать.
Катя смешалась, вскочила, пискнула что-то невнятное. Граф Милорадович встал тоже. Не слишком высокий, он все же оказался крепок и ростом на голову выше нее, не просто так в коридоре его фигура показалась огромной! Она беспомощно теребила юбку, опустив глаза и не зная, как отвечать. Милорадович вдруг заложил руки за спину и смешно изогнулся, наклоняясь, чтобы заглянуть ей в лицо.
– Глянь, сестрица – журавль! – озорно прошептал Николка, но вышло громко, на всю библиотеку, и обе девочки невольно хихикнули. Граф и правда напомнил Кате какую-то птицу, и взгляд его стал тоже птичий – круглый и озабоченный. Галстук у него был смят и ослаблен, и почему-то очень захотелось поправить.
– Простите меня, ваше сиятельство, за мою безобразную выходку, – вспомнила Катя слова Ежовой. – Вы были столь любезны, что…
– Пощадите, душа моя! – шутливо взмолился Милорадович. – Вы так чудесно танцевали! И с моей стороны следовало предупредить о своем присутствии, – он протянул ей руки. – Помиримся?
Робея, Катя едва решилась дотронуться пальцами до теплых ладоней.
– Катя хорошо танцует, – сообщил Николка, озорничая и страшно картавя. – Она по нашему классу первая!
– Это у Дидло-то? Бог мой! Никак будущая прима?
Николка вздохнул, снова сжал в ладошке Георгиевский крест.
– А я на войну хочу. Хоть глазком на Италию глянуть.
Милорадович легонько пожал и сразу выпустил Катины руки.
– Для этого войны не надо, душа моя. Да и что – Италия? Вон на Катю посмотри, она лицом вылитая итальянка.
– Правда? – Николка даже со стула спрыгнул и подбежал к Кате, разглядывая ее с небывалым вниманием.
– Не балуй, – строго сказала ему раздосадованная Катя и добавила по праву старшей: – Лучше верни его сиятельству орден, еще забудешь.
– Tiens! Vous êtes là21! – воскликнул князь Шаховской, заглядывая в библиотеку. – А мы уж не знали, где искать вас, граф! А ну спать, сорванцы! – пригрозил он детям.
Николка брызнул в двери.
– А крест? – вскрикнула Катя. – Николка, верни!
– Оставьте, Катенька, – попросил Милорадович, смеясь. – Не иначе, пойдет ночью на нечисть охотиться, да что за беда? Поутру вернет.
Кате вновь показалось, что про охотничьи знаки он что-то им не договорил.
– Чтоб вернул,
Смотри-ка! Вы здесь! (франц.)