Крылатые качели. Максим Берсенев
из низов. Эти двое не глядели друг на друга и были погружены в процесс питания.
Между тем творожная запеканка оказалась хоть и пресной, но вполне съедобной, а кисель вкусным, хоть и чуялись в нем нотки “идентичные натуральным”. Я поймал себя на мысли, что, оказывается, проголодался с тех пор как приехал на Суд.
Вспомнил, что фельдшер Толя забрал мои печенье и чай, и во время “передач” мне бы надо было попросить несколько печений. Завтра спрошу-решил я и, допивая кисель, посмотрел в окно. Столовая была на противоположной стороне от надзорки, и в ее окнах виднелись трехэтажные корпуса Больницы из белого кирпича, располагавшиеся друг за другом и соединенные переходами на уровне вторых этажей.
У всех зданий были плоские крыши, покрытые рубероидом. Наш корпус стоял вдалеке от них, между нами было еще какое то низенькое широкое здание тоже из белого кирпича. На его крыльце стоял бугай в белом халате и курил.
Вдалеке за оградой в гору, мимо знакомой мне березовой рощи, взбирался автобус.
Меня вывел из созерцания окрик:
– Поел- иди в надзорку!
Парень, что посадил меня за стол, протирал столы, за которыми уже никого не было и недовольно глядел на меня. Я побрел обратно. Больные безостановочно заходили и выходили через туалетную дверь.
Видимо, туалет был самым посещаемым местом и выполнял функцию местного клуба, потому что из него слышалась ругань, смех, несмолкаемый говор. За постом был Толя. Ольга Валерьевна и Семеновна сбоку от поста на лавке, с ними почему то сидел и “челочный”. Все четверо что-то мирно обсуждали. Напротив у зарослей ходил невысокий коренастый больной и настороженно поглядывал на них.
Я улегся на кровать и ощутил, что сейчас бы не мешало попить: кружки киселя явно не хватило, чтобы запить сухую запеканку. Решил потерпеть. Потом вспомнил, что не рассмотрел, кто сидел за столом вместе с Губошлепом и Циркулем, теперь я был уверен, что это именно они и есть “отверженные”. И надо было бы запомнить других, кто сидел за этим столом, потому что с ними, по словам Ашотыча, нельзя было здороваться за руку, прикуривать от их сигареты, пользоваться их вещами, вообще следовало не дотрагиваться до них. Это смахивало на школьную игру в “Сифу”, когда требовалось уворачиваться от летящего “засифованного” предмета. Очевидно, название игры происходило от позорной и непонятной для детей болезни Сифилис. В “Сифе” того, ко не смог увернуться, все весело именовали “сифой” и до него нельзя было дотрагиваться, пока ему не удавалось попасть в следующего. Здесь же эти обычаи игрой не являлись, и попавший в отверженные навсегда оставался в этом качестве, утрачивая уважение и многие права. Все это походило на кастовую систему. Впрочем, в кастовой системе нет возможности перехода, здесь же можно перейти легко, но только в одном направлении-вниз.
Понемногу затих гомон в туалете, со стороны столовой послышались звуки какого то милицейского сериала. Другие палаты хоть имеют возможность смотреть тупые телепередачи, а в надзорке