В каждом доме война. Владимир Аполлонович Владыкин
землёй, соломой, ботвой помидоров, укропом. Роман Захарович смотрел на весь этот измученный зноем пейзаж, ставший уже родным и думал о том, как где-то под Смоленском сражается с врагом сын Устин, за которого он молил бога, чтобы остался цел и невредим. Там их сын защищает родную землю от врага, чтобы он не проник в глубь страны, чтобы не дошёл сюда. Но там леса, где население могло вполне укрыться и уйти в партизанский отряд, куда бы он записался первым, если бы жил там. А здесь нет лесов – одни лесополосы; с его, Климова, огорода, хорошо была видна Терновка. Молодые деревья тянулись уже довольно высоко не очень ровными рядами, попадались кустарники шиповника и тёрна. Там росли вишни, абрикосы, яблоки, груши, маслины. Эти деревья сажали с тем расчётом, чтобы сюда потом можно было ходить за фруктами, а на своих подворьях сады в те времена не разводили, боясь удушающего налогообложения. У некоторых, правда, было высажено несколько деревьев, с которых ещё не снимали урожая, но они уже который год числились в сельсовете как вполне реальный источник дохода.
Роман Захарович настолько углубился в свои мысли, что даже не услышал вопроса жены.
– Ты, Рома, чаво оглох, и о ком ты так думаешь? Я к тебе обращаюсь, или всё о Пелагее думки мусоляшь? А она идить к нам и не торопится. Я спросила, о ком ты с ней говорил? Или опять не слышишь, идол? – повысила она тон.
– А, чего ты спросила? – рассеянно, очнувшись от своих мыслей, переспросил он.
– Вядь ты слышал, что спросила, а притворяешься, – она стукнула ладонями себя по бокам и гордо выставила голову. – Ох и хитрый, старый чёрт!
– Што ты вся взбелянилась, я не могу задуматься о том, что нас ждёт скоро? Землю нашу жалко, которую враг танками кромсает, бомбами с самолётов выворачивает, города взрывает и рушит. Сколько трудов положено и на тебе!
– А мне не жалко, думаешь. Всем жалко, ты один нашёлся сердобольный, что ли? Лучше копай картошку, а то скоро побежишь в бригаду дежурить. А там доярки, телятницы, свинарки молодые… Вот к кому ты бежишь. Я чуть занялась делом, а ты к Пелагее. И что ты всё у неё выясняешь, старый?
– И што ты завелась, как старая шарманка и пыхтишь, как самовар. У тебя, скажу, дурная головушка, мысли одни какие-то односторонние. О каких бабах думать мне, кому я нужен! – и дед Роман начал выкапывать картошку, которая была не крупнее куриного яйца. С каждого куста по десятку-полтора клубней разной величины. – Плоха, плоха земля, как зола: испеклась картошечка. И не помню, были ли дожди нынешним летом?
– В мае были с грозами и в июне раз или два, а опосля только брызгал дождичек, – спокойно ответила Устинья, пристыженная мужем, отчего уже отпало желание расспрашивать его. Да разве он признается в своей симпатии к невестке, молчит, как индюк, что-то про себя всё думает. Но она, Устинья, всё равно чувствовала, что ему интересней побыть с невесткой, чем с ней.
– Дождей было мало, а сорняки вымахали как чертополох.