Двадцатый год. Книга первая. Виктор Костевич
с ученицей. Сообщил, что Лидии, поэтессе и живописцу (он сказал: «живописке»), захотелось поучиться польскому. Обнаружились-де корни, в самое подходящее, скажем прямо, время. Но почему бы Варьке не подзаработать – всё лучше, чем торчать без дела в наркомате. Поэт из телеграфного агентства Юркину затею одобрил и даже подтвердил: Лидия, она и в самом деле поэтесса и, можно сказать, живописец, хотя и не без странностей. А кто сейчас без странностей – имажинисты, футуристы, акмеисты? Разве что Демушка Бедный. Так разве он художник? Вот Лидия… В этом месте поэт ухмыльнулся.
* * *
Первый урок был неделю назад. В просторной квартире, в Колымажном переулке. На удивление теплой, с сохранившейся мебелью, целыми зеркалами. Будущая ученица представилась Басе приветливо:
– Юлианова. Лидия Анатольевна. Лучше просто Лидия.
Живописцу и поэту было немного за тридцать. Лицо, несмотря на излишества, вероятно, нравилось мужчинам. Ростом чуть выше Баси, она выглядела несколько расслабленной, надо полагать по причине всё тех же излишеств – алкоголь, кокаин, любовь. Рукопожатие показалось Басе вялым. Мужчинам, племени не очень умному, оно мнилось, понятное дело, женственным.
– Не Ульянова, а Юлианова, – уточнила Лидия. – Вы ведь помните Юлиана Отступника? У Мережковского?
Бася Мережковского не выносила. Какая-нибудь Чарская или Арцыбашев тоже омерзительны, но эти хотя бы не лезли в умники, тогда как Мережковский…
– Да, конечно, – кивнула она, скинув заношенное пальтишко и разматывая шарф. – Флавий Клавдий Юлиан. Если вам интересно, о нем есть замечательный раздел у Аммиана Марцеллина. Профессор Кулаковский, тоже кстати Юлиан, выпустил в Киеве перевод.
– Зачем нам Кулаковский, когда есть Мережковский? Да что же вы встали, проходите.
В целом всё прошло довольно мило. Лидия – ее расслабленность исчезла – в надлежащем ритме осваивала чтение, умело воспроизводила носовые и ухитрялась произносить на варшавский лад звук «ы», чего Бася ни от кого никогда и не требовала. Сама Барбара, впервые за день не дрожа от холода, пила чай, не морковную бурду, а настоящий. Увлекшись, она даже подсунула по-детски левую голень под правое колено, как дома. «Если вам жарко, милая, вы лишнее снимите», – предложила Лидия. Бася с удовольствием стащила вязаную кофту, оставшись в старенькой, аккуратно выглаженной кофточке. Плата была щедрой: пакетик гречневой крупы, десяток картофелин и желтый, взаправдашний, невероятный лимон. «Если вы хотите, что-нибудь еще…» – заикнулась поэтесса. «Как договорились», – улыбнулась Бася.
* * *
На втором уроке добрались до среднеязычных. Басин, годами проверенный метод позволял обучить им самых бестолковых. Лидия была толковой.
– Так, значит, мягкий «че» мы произносим так, а твердый – так?
– Именно так. Но умоляю: никогда не говорите про твердый и мягкий «че»! И тем более про твердый и мягкий «же»! Тот, кто вам про это скажет, хочет вас обмануть, воздвигнув барьер на пути к пониманию